Он не ответил сразу. Рука, лежавшая у меня на талии, осторожно сжалась, как будто проверяя реальность. Потом уголки его губ дрогнули в намеке на улыбку.

— В бой необязательно. Пока. — Голос был хриплым от сна, но без привычной горечи. Он приподнялся, опираясь на локоть, взгляд скользнул по моему лицу, по моим спутанным волосам, и в его глазах мелькнуло что-то теплое, почти нежное. — Ты… в порядке?

— Если не считать того, что я сплю на диване с мужчиной, которого вчера чуть не записала в призраки, а на полу валяется порванное платье стоимостью как моя бывшая квартира — то да, в полном порядке, — пошутила я, ощущая легкий румянец на щеках.

Он рассмеялся. Коротко, глухо, но искренне. Звук был непривычным и приятным.

— Платье… — Он нахмурился, вспомнив. — Лукас…

— Забудь про Лукаса, — перебила я, садясь и потягиваясь. — Сейчас важнее кофе. И… — я повернулась к нему, и мой взгляд невольно упал на его шею: туда, где вчера туго сидел ошейник, — цепь.

Йорик, уловив изменение в атмосфере, поднял голову.

Ошейник бесследно исчез. Кожа была гладкой, лишь с легким загаром от вчерашнего солнца, пробивавшегося через окна. Ни рубца, ни вмятины.

Элиас проследил за моим взглядом. Его рука инстинктивно потянулась к горлу, ощупала его. На его лице отразилось сначала недоумение, потом — осторожная надежда.

— Он… — едва обрадовавшись, мужчина тут же раздраженно нахмурился. — Нет… Он… он тут. Я чувствую ошейник. — Схватив мою руку, прижал к своей шее. — А ты?

Моя ладонь ощущала только горячую, гладкую кожу и бешеный пульс под ней. Ни металла, ни веревки, ни малейшей неровности. Но в глазах Элиаса светилась паника.

— Клянусь! Я не сошел с ума! Не выдумываю! Ошейник на мне, значит, и цепь где-то рядом.

— Тихо, я верю. — Моя собственная паника никому не поможет. Надо было выдохнуть и успокоить Элиаса. — По крайней мере, цепляться за все подряд не будет, под ногами путаться перестанет. Все хорошо, во всяком случае — прямо сейчас. А дальше… как тебе мысль, что я сделаю вид, будто поверила Лукасу? Это позволит мне кое-что выспросить, не вызывая подозрений.

Глава 26

Неделя пролетела в каком-то странном вихре. С одной стороны — адская работа. Мы с командой пробились сквозь завалы восточного крыла, освободив наконец-то гостиную и даже что-то вроде будущей столовой. Томас ликовал, найдя под грудой хлама почти целый сервиз из какого-то темного, мерцающего металла. Я, правда, не поняла причины его радости, но Мэри позже объяснила: в их контракте в качестве вознаграждения есть пункт, разрешающий забрать из бардака несколько вещей без фамильного клейма. Вот как тот сервиз из страшно полезного для механической магии материала.

Братья Горн вынесли тонны мусора. Мэри и Эльза драили отвоеванные квадратные метры до блеска. Даже воздух в холле, казалось, стал легче, чище: он теперь пах не только пылью и тленом, но и свежей штукатуркой, воском и… надеждой.

А еще я выбрала себе комнату. Не амбициозную хозяйскую спальню где-то наверху, а небольшую, солнечную комнатку на первом этаже, с видом на заросший до безобразия, но все же сад. С камином, пусть и забитым. И с дверью, которую можно закрыть. Мой маленький островок в этом безумии. Целой мебели, правда, в ней не осталось, но не беда: диван из холла туда вместился без проблем.

Йорик комнату одобрил, облюбовав угол у камина.

Элиас… Элиас хмурился. Постоянно. Как грозовая туча, бродящая по горизонту. Наверное, потому, что согласился на мое предложение: я буду делать вид, что верю Лукасу.

В русле этой стратегии мы оба старательно избегали открытых контактов при рабочих. Пока я воевала с тысячей бокалов в каком-нибудь гигантском буфете, отбирая битые, некомплектные и одинаковые, он отправлялся «разбирать архивы» в библиотеку или чинить что-нибудь в дальних углах.

Каждый мой кивок в сторону версии о «призраке», каждый мой формальный отчет Джонатану (который теперь смотрел на меня с каким-то новым, неловким сочувствием) — все это заставляло Элиаса сжимать челюсти до хруста. Я видела боль в его глазах, ревнивую искру, когда принимала очередную посылку «от Лукаса» (в основном практичные вещи: инструменты, ткани, медикаменты). Но он держал слово. Молчал. Сносил. Помогал — яростно, с каким-то остервенением вбивая гвозди или таская тяжеленные ящики.

Цепь оставалась невидимой для глаз, но иногда Элиас вздрагивал, машинально потирая шею, и его взгляд становился отстраненным, будто он чувствовал ее незримое напряжение где-то в пространстве. Каждую ночь, за закрытой дверью моей новой комнаты, я шептала ему одно и то же: «Терпи, Редисочка. Это ненадолго. Мы узнаем правду и освободим тебя!» И он верил. Потому что другого выхода у нас не было.

И вот, когда холл уже сиял почти неприлично чистотой, а в новой гостиной даже удалось расставить пару кресел и старый, но крепкий стол, снова приехал Лукас.

Я как раз вытирала руки о тряпку после возни с заевшим замком на окне в столовой, когда услышала его низкий, бархатистый голос в холле. И вышла, стараясь выглядеть просто уставшей, а не напряженной как струна.

Лукас стоял посреди холла, оглядываясь. На его лице светилось неподдельное, почти мальчишеское восхищение.

— Маргарет, — повернулся он ко мне, — вы творите невозможное. Посмотрите! — Обвел он широким жестом сияющий паркет, вымытые стены, освобожденный от вековой патины портрет прадеда. — Торнвуд дышит! По-настоящему дышит!

Лукас сделал несколько шагов ко мне, его взгляд скользнул по открытой двери в гостиную, где виднелись наши скромные достижения.

— И знаете, что самое удивительное? — Его голос понизился, стал проникновенным. Он взял мою руку, а я ее не отдернула, играя свою роль. — Это вы открыли мне двери в Торнвуд, Марго. Ваши старания… — Лукас посмотрел на дорожку за дверью, по которой только что прошел, — сломали барьер хаоса. Тот незримый щит, что годами не пускал меня в мой собственный дом. Хаос отступает, и поместье… — он замолчал на секунду, и в его глазах блеснула влага, — наконец-то признает меня. Я чувствую это.

Его эмоция была настолько