плети. Каждое — в самое больное место моих сомнений. Я чувствовала, как краснею — от злости, от стыда, от несправедливости всего этого.
— Я не знаю, кто ты! — выпалила, не в силах сдержаться. — Я не знаю! Ты говоришь, твое имя Элиас. Ты похож на него как две капли воды! Ты ненавидишь Лукаса, и он тебя ненавидит! Ты знаешь про механику и книги в библиотеке, ты взрываешься от лжи в газетах! Но ты же сам ничего толком не помнишь! Только обрывки! Боль! Гнев! И эту чертову цепь! А они… они говорят, что ты — призрак. Оживший портрет. Что ты уже делал это раньше. Что ты опасен! Так кому мне верить?! Тебе, который сам не знает, кто он? Или им, у которых есть целая легенда и слезы маркизы?!
— Я не знаю! — выкрикнул в ответ Элиас, и в его голосе зазвучало отчаяние наших первых часов знакомства. Он схватился за голову. — Я не помню горы! Не помню Вивиан как… как невесту! Только холод. Фальшь. И… отвращение. А все остальное — дыра! Дыра, Маргарет! И в ней что-то шевелится… что-то темное и липкое. Кричит, что все их слова — ложь, но не подсказывает правды! — Дыхание Элиаса стало прерывистым, глаза сверкали, я чувствовала его злость и страх. — И ты… ты смотришь на меня их глазами. Сомневаешься. А я… — он замолчал, его взгляд упал на Йорика, который сидел у меня на руках, но тянулся носом к нему, не разделяя всеобщих страхов, — я знаю только одно. Я не призрак. Я — живой. Чувствую. Боль. Холод. Голод. Твои руки, когда ты… — Он запнулся, не договорив про поцелуй. — И я знаю, что мой брат опасен. Что он лжет. Чувствую это. А еще я знаю, что ты… — он посмотрел на меня, и в его взгляде было что-то беззащитное и страшное, — ты единственное настоящее, что у меня есть во всем этом кошмаре. И это пугает больше всего.
Последние слова прозвучали тихо, но с такой обреченной искренностью, что у меня перехватило дыхание. Все мои сомнения, вся логика Лукаса и слезы Вивиан разлетелись в прах перед простым фактом, который вдруг с кристальной ясностью врезался в мозг: Йорик.
Глава 24
Мой маленький, бдительный, недоверчивый ко всем чужакам Йорик. Он принял Элиаса с самого начала. Спал у него на коленях. Доверял ему свое пузо для почесушек. Пес, который облаивал бы настоящего призрака или опасную иллюзию до инфаркта, не подпуская и на метр. Призраку он бы не позволил тискать себя, ни за что. И уж точно не лез бы сам к нему на колени!
— Йорик тебе верит, — сказала я, глядя на пса, который все же вывернулся, вытянул шею, воспользовался тем, что Элиас в пылу своей речи подошел к нам почти вплотную, и лизнул «призрака» в подбородок. Словно нарочно подтверждая степень своего доверия к мужчине. — А я верю Йорику. Значит, и тебе верю. Хотя ты, черт возьми, самый неудобный, сложный и непредсказуемый человек из всех, кого я встречала. И характер у тебя полный отстой. Я уже молчу про вот это украшение! — и ткнула пальцем в его безразмерную цепь, которая то сжималась, то растягивалась, как поводок.
Что-то дрогнуло в лице Элиаса. Ледяная маска треснула. В глазах мелькнуло недоверие, надежда, и снова — та самая уязвимость, которая сводила с ума.
— Ты… — начал он.
Но я не дала ему договорить. Меня переполнила вся эта душевная буря, этот вечер, моя усталость, полное непонимание, как доискаться правды, эта его нелепая ревность и мои собственные метания. Я не хотела больше слов. Сомнений. Объяснений. Схватила покрепче недовольно пискнувшего Йорика, прижала к груди, повернулась и побежала вниз — по лестнице, в холл. К свету. К своему дивану. К чему-то простому и понятному.
— Маргарет! — Его голос догнал меня на лестнице — растерянный, испуганный.
Я не оглядывалась. Добежала до дивана, повалилась на него лицом в подушку. Глупо. По-детски. Но по-другому не могла. Платье дорогое, шелковое, а я в нем — бух, как мешок. Тот еще финал дня получился. Хорошо хоть, Йорик понимающе пыхтел в ухо и даже лизнул пару раз.
Очень скоро поблизости раздались шаги. Быстрые, тяжелые. Мой Редис спустился. Остановился рядом. Я спиной чувствовала его взгляд.
— Уходи, — пробормотала в подушку. — Куда-нибудь в библиотеку. Посиди с кристаллом, сбрось напряжение. Или иди спать. Я сегодня… выдохлась.
Но Элиас не ушел, сел на край дивана. Осторожно. Пружины скрипнули под его весом.
— Я не хотел… — начал он.
— Знаю, — перебила, переворачиваясь на спину и уставившись в потолок, теряющийся в полумраке. — Ты вообще редко хочешь то, что хочешь. Ты просто… существуешь. Со своей болью, цепью и зелеными глазами. И портишь мне все планы. Я всего лишь пытаюсь выжить, выполнить работу, получить плату и вернуться в нормальную жизнь!
Он молча снял с подушки Йорика, как-то по-особенному шикнул на него и отпустил на пол. Потом его рука — большая, теплая, немного шершавая — легла поверх моей. Просто легла. Не сжимала. Не гладила. Просто… касалась. И это касание было как удар током. Тихим, но сокрушительным. Все мое нытье, усталость, обида — все это испарилось, сменившись острым, жгучим осознанием его близости. Его тепла. Его реальности.
Я повернула голову. Элиас смотрел на меня. Так близко. Зеленые глаза больше не были пустыми или яростными. Они горели. Вопросом. Жаждой. Страхом. И той же самой невыносимой уязвимостью.
— Маргарет… — прошептал он. Его голос сорвался.
Я не помню, кто начал первый. Кажется, это было одновременно. Как короткое замыкание. Одна секунда — мы смотрели друг другу в глаза. Следующая — его губы касались моих. Грубо. Нетерпеливо. Отчаянно. Не поцелуй. Схватка. Поглощение. Как будто мы пытались вдохнуть друг друга, стереть границы, доказать, что мы здесь, мы живы, мы — не иллюзия.
Он притянул меня к себе. Его тело было тяжелым, горячим, невероятно реальным поверх шелка платья. Его руки скользили по моей спине, срывая хлипкие бретельки. Мои пальцы впились в холщовую рубаху, разрывая ткань. Дыхание спуталось. Мысли превратились в белый шум. Остались только ощущения: его кожа под моими пальцами, его запах, смешанный с