на имя Яры: травяные сборы для деревенских, мази от простуды, настойки для сна. Старалась найти общий язык со всеми проживающими в хижине. Жнец иногда фыркал: «Ну что, рыжая, хозяйка из тебя пока так себе», — но помогал, указывая лапой на нужные травы. Мы скучали по Яре, по ее энергии, что наполняла дом теплом, но старались жить своей жизнью, будто доказывая ей — и себе, — что справимся.
В один из дней ко мне пришел заказ, окутанный тенью тревоги, — зелье перевоплощения, заказанное старостой из соседней деревни, человеком с усталыми и добрыми глазами. Его звали Торин, и он был не из тех, кто легко просит о помощи. Его брат, Эйвин, глава их деревни, лежал в постели, сраженный тяжелой хворью, что крала его силы. Приезжие торговцы, жадные до выгоды, уже кружили над деревенским рынком, как коршуны, требуя подписать договор о поставках продовольствий. Без Эйвина сделка грозила сорваться. Для деревенских жителей это был нужный и важный договор.
— Мне нужно стать им, — сказал Торин, стоя на пороге хижины, его пальцы нервно теребили край шерстяного плаща. — Хоть на день. Эйвин всегда был лицом деревни — его голос, его взгляд. Торговцы не станут слушать меня. Но если я… если я надену его облик, договор будет подписан. Ради всех нас.
— Я помогу, — сказала я тихо, но твердо, чувствуя, как слова оседают в воздухе, словно магический обет. — Приходите утром, Торин. Зелье будет готово.
Его лицо осветилось. Он кивнул, пробормотав:
— Спасибо, мадам Алиша. Вы не представляете, что это значит — Затем он повернулся, и его тяжелые шаги затихли в тумане. Дверь закрылась, и хижина, словно почувствовав важность момента, притихла: полки перестали скрипеть, а Метла замерла в углу, будто внимательно прислушивалась.
Я стояла у котла, окруженная запахами трав, дымом и небольшими всплесками жижи. На столе лежали ингредиенты: порошок из крыльев стрекозы для изменения облика, сок лунного цветка для иллюзии и морока, щепотка пепла феникса для безболезненный трансформации. В углу Жнец лениво наблюдал, растянувшись на подушке.
— Только не спали хижину, — пробурчал он, зевая.
Я добавила пепел в бурлящий котел, помешивая варево, и шептала заклинание из книги Яры:
«По воле Пепла, по зову Тени,
По соку Цвета на лезвии клинка —
Пусть облик течет, как дым по ступени,
А суть остается — не чужая, моя
Кожа — лишь маска, кость — лишь чертог,
Форма — как пламя: пляшет, как смог,
Изменяя лик, оставляй всю суть
Направляй меня, освещая путь
Того, кто внутри, ты не трогай, нельзя,
Пусть лик мой струится — душа не одна.
Форма — как дым, ускользает в тиши,
Суть — нерушима в огне и в тени»
Котел булькал, испуская искры, и я, увлеченная, не заметила, как чуть переборщила с соком цветка. Смесь зашипела, пузыри вздулись, и — пуф! — из котла вырвался легкий взрыв, больше похожий на хлопок. Облако серебристого дыма окутало меня, и я закашлялась, отмахиваясь.
Жнец вскочил с подушки, и вдруг он разразился хриплым, кошачьим смехом.
— Ох, рыыыыжая, ну ты даешь! — просипел он, чуть не свалившись со своего места. — Посмотри на себя! А… ха! Эльфийская принцесса недоделанная!
— Что? — я замерла, все еще кашляя. Его хохот был заразительным. — О чем ты?
— К зеркалу, горе-ведьма! — фыркнул Жнец, тыча лапой в угол. — Любуйся своим шедевром!
Я почувствовала легкое покалывание на голове и, спотыкаясь, бросилась к зеркалу. Взглянула — и ахнула. Мои рыжие волосы, которыми я так гордилась, теперь были… белыми. Не просто светлыми, а яркими, почти платиновыми. Я тронула прядь, ожидая что это просто иллюзия, но нет — они все еще были белыми.
— Ох, Жнец! — воскликнула я, поворачиваясь к коту, который все еще хихикал, усевшись на столе. — Это что, теперь так и ходить?
— Спокойно, рыж… пардон, блондиночка, — Жнец дернул усами, глаза искрились. — До свадьбы все пройдет, не переживай. Кстати, ну тебе идет.
Я засмеялась, бросив в него тряпкой. — До свадьбы? Это ты мне замуж пророчишь, да? Ну, спасибо за поддержку, мохнатый оракул!
Мы хохотали вместе, и напряжение спало. Зелье перевоплощения все же сработало — хоть и не так как планировалось. Глядя в зеркало, я подмигнула своему отражению. Новый цвет — новый старт, почему бы нет? Я вылила испорченное зелье и начала все сначала, уже осторожнее. К вечеру зелье было готово. Все обошлось без взрывов, с правильным серебристым сиянием в бутыльке.
Я сидела у камина, глядя на флакон. В дверь постучали.
На пороге стоял Лео, с охапкой дров и легкой улыбкой. Его взгляд скользнул по мне, остановились на волосах, и брови поползли вверх.
— Алиша? — он замялся, улыбаясь. — Это… новый стиль? Или котел опять взбунтовался?
— Котел, — вздохнула я, но улыбнулась. — Жнец говорит, до свадьбы все пройдет. — подмигнула я. — Хочешь чаю? Или помочь с дровами?
Лео хмыкнул, входя. — Чай и история про котел. Но, знаешь, такой образ тебе тоже очень идет.
Я закатила глаза, чувствуя жар на щеках.
На утро я ждала Торина. Стук в дверь был отточенным, вежливым, но настойчивым. Я смахнула с фартука пыльцу сонного мака, сунула зеркало в карман и открыла.
Моему удивлению небыло предела. На пороге стоял Зерик. Высокий, статный, в мантии из темного шелка, отороченной серебряными рунами, жадно поглощающими свет. Его лицо — бледное, с тонкими чертами, почти изящное.
— Мадемуазель Алиша, — его голос был мягким и чувствовалась нотка обольщения. — Я пришел вновь выразить соболезнования. Уход Яры — трагедия для всех, кто ценил ее… потенциал. И еще… — он сделал паузу, будто взвешивая слова, — на похоронах наш разговор вышел… неприятным. Я был резок. Прошу простить, если задел вас. Горе порой заставляет говорить не совсем верные вещи.
Я прищурилась, чувствуя, как его слова скользят. Извинение? Хм… Нет, это был ход — маска, под которой пряталась все та же жажда контроля, что я видела в его взгляде на похоронах.
— Благодарю за соболезнования, — ответила я, добавив в голос чуточку язвительности. — И за извинение тоже. Хотя, судя по вашему тону, вы больше скорбите о ее ушедшем «потенциале», чем о ней.
Его губы дрогнули, маскируя раздражение, но он быстро вернул себе холодную учтивость. Руны на мантии вспыхнули, тянувшись к стенам, пробуя и затягивая магию Яры.
— Яра была уникальна, — сказал Зерик, оглядывая хижину. — Но ее методы… архаичны. Она отвергла прогресс — и меня, лучшего ученика, она отвергла потому что боялась идти на «риски». Мы могли править миром.
— Архаичны? — возмутилась я. — Она была лучшей — без ваших «рискованных методов».
— О, вы