Эйми хотелось забыть об этом вопросе, схватить Лиррию, поцеловать её, снова раздеть, но она не была уверена, как заставить себя быть такой смелой. Она решила поговорить.
— Я… ну, думаю, теперь понятно, почему я поднялась на вершину, — Эйми махнула своей изуродованной рукой. — Но здесь, наверху, больше нет таких уродов и изгоев, как я. Поэтому мне было интересно, что заставило их захотеть покинуть город. Любой из нас мог погибнуть на скалах, так что, я думаю, нужно быть очень отчаянным, чтобы рискнуть.
— Знаешь, почему твои товарищи-новобранцы совершили это восхождение?
— Натин поднялась наверх, потому что её отец жестоко обращался с ней. Думаю, на её месте я поступила бы так же. Но я не знаю, что заставило Хайетту прийти сюда. Она не очень разговорчива.
— Ха… нет, она не очень разговорчива. Искры, я думаю, что даже Дайренна могла бы быть более разговорчивой, чем она.
Говоря это, Лиррия расплела свою косу. Она немного растрепалась. Эйми с вожделением смотрела, как Лира расчёсывает пальцами свои длинные волосы, а затем снова заплетает их в замысловатую косу из четырёх прядей.
— История Хайетты печальна, — продолжила Лиррия. — Она была ученицей ювелира, и довольно искусной, если судить по незаконченному ожерелью, которое она носит. Я легко могу представить, как она создаёт прекрасные украшения своими длинными, изящными пальцами. И у неё такое милое личико. Она могла бы носить свои изделия, и любой, кто увидел бы её, захотел бы что-нибудь заказать.
— Почему она бросила такую жизнь? — спросила Эйми.
— Она рассказала об этом Яре, когда прибыла. Она была первой из вас троих, кто совершил восхождение, — пальцы Лиррии всё ещё теребили её волосы. — Там был мальчик, и, судя по тому, как плакала Хайетта, она любила его. Они наслаждались жизнью, как это делают все люди, и Хайетта забеременела. Оказалось, этого было достаточно, чтобы лишить её возможности учиться. Что это за дурацкая система? Ей сказали, что она должна разобраться с проблемой, иначе её выгонят. Без завершения обучения ей не разрешат вступить в гильдию.
— Что она сделала?
— Она убила ребёнка. Взяла что-то и истекла кровью, — Лиррия сердито перебросила свою законченную косу через плечо. — Ты можешь себе представить, чтобы восемнадцатилетнюю девушку заставляли делать такой выбор? Она вернулась к ювелиру, но чувство вины снедало её. Поэтому она совершила восхождение.
Эйми представила бледное лицо Хайетты и её большие голубые глаза, которые всегда были такими грустными. Теперь она знала почему. Ей захотелось найти Хайетту и крепко обнять её.
— А что с её мальчиком? — спросила Эйми.
— Ха, он убежал. Не думаю, что она видела его снова до того, как поднялась наверх.
Эйми решила ещё раз попытаться подружиться с этой высокой, спокойной девушкой. Натин была слишком поглощена своим гневом, чтобы испытывать хоть какое-то сочувствие к Хайетте.
— А как насчёт тебя? Не расскажешь ли ты мне, почему ты совершила это восхождение?
— Искры, сегодня вечером у тебя полно вопросов, а я просто хотела немного расслабиться.
— Прости, я….
— Заткнись, птенчик, — приказала Лиррия, но при этом улыбнулась. Эйми снова почувствовала покалывание в животе. — Я забралась сюда, чтобы отомстить. Ты знаешь, что в Киерелле есть группа рабочих, которые обрабатывают поля?
Эйми кивнула. Она иногда видела их, когда они ехали в переполненных повозках в поля на северном склоне Кольцевых гор.
— Ну, такова была моя жизнь, — продолжила Лиррия. — Она не была ужасной, но и не была замечательной. Мой отец поощрял меня, мою сестру и двух наших братьев усердно трудиться и покончить с трудовой жизнью. Он мечтал, что его дети будут лучше его.
— Это хорошо, не так ли?
Эйми уловила нотку горечи в голосе Лиррии.
— Моя старшая сестра стала Небесной Всадницей. Она совершила восхождение, когда мне было тринадцать, а ей восемнадцать, и я так гордилась ею. Она прошла путь от прополки репы до полёта на драконе. А мой старший брат получил место в караване для семьи МанТурвен. Он совершил три путешествия по тундре туда и обратно, проявил себя, и, наконец, ему доверили возглавить собственную экспедицию. Искры! Это было даже недолгое путешествие, — Лиррия хлопнула себя по бёдрам. — Мы всего лишь доехали до промежуточной станции в Лорсоке, чтобы забрать немного оленьих шкур.
Лиррия замолчала, погрузившись в воспоминания. Эйми хотела взять её за руку, но не была уверена, что это можно сделать, поэтому решила говорить тихо.
— Его убили кентавры-Гельветы?
Лидия кивнула.
— И мою сестру. Она была одной из двух Всадниц, которым было поручено охранять караван. Гельветы убили их обоих.
— Мне очень жаль.
— Я поклялась, что отомщу Гельветам, и совершила восхождение. Мне было шестнадцать.
— А что насчёт другого твоего брата?
— В городской страже. Думаю, он прекрасно выглядит в одном их тех разноцветных плащей, которые они носят.
Лиррия улыбнулась, показав кривые передние зубы, и Эйми была рада это видеть. Она не хотела видеть Лиррию злой или расстроенной.
— Итак, детёныш дракона, — сказала Лиррия, хлопнув Эйми по бедру, — когда у тебя будет свой дракон, помни, что Гельветы — наши враги. В городе есть советники, которые настаивают на необходимости мира с племенами, но это драконьи уловки. Они не понимают опасности. Они никогда не были за пределами Кольцевых гор. Яра тоже считает, что с этими четвероногими убийцами можно заключить мир. Они с братом годами боролись за это, — Лиррия покачала головой. — Я люблю Яру, но она неправа. Как только ты станешь Всадницей, Месяц, мы отправимся в тундру, и ты сама увидишь, от чего мы защищаем этих наивных советников.
Эйми хотела спросить о Воинах Пустоты. Она хотела знать, почему существа, о которых она слышала только в рассказах, могли вызывать у Яры больше беспокойства, чем Гельветы. Но Лиррия снова поцеловала её, и мир растворился.
Глава 14. Место гнездования
Время пришло.
Эйми пока не могла разглядеть место гнездования, но она слышала детёнышей из-за края хребта, и их рёв был оглушительным. Она сидела на корточках, прячась в трещинах чуть ниже вершины горного хребта вместе с Натин и Хайеттой. Молодые драконы могли почувствовать их, или, может быть, учуять по запаху — Эйми не была уверена, как именно. В любом случае, они знали, что новобранцы здесь.
Четыре часа бега, карабканья по скалам, по Кольцевым горам, по самым острым вершинам южного изгиба, наконец привели их к месту гнездования. Эйми сжала в руке кожаный намордник и заставила себя глубоко дышать. Над ними возвышался Пик Ястак, самый высокий во всем горном кольце. Даже сейчас, в начале лета, на его склонах ещё держался снег, выпавший прошлой зимой. Его зазубренный, серый пик, казалось, пронзал небо и разрывал облака.
Время пришло, но они ждали.
Мир вокруг них был враждебным. Здесь, на самом высоком участке Кольцевых гор, вершины выглядели так, словно в них ударила молния, скалы были расколотыми и острыми, как бритва. Такими острыми, что Хайетта порезала об них руку. Они подождали, пока она намотает полоску рубашки на израненную ладонь.
— Хочешь, помогу? — предложила Эйми, пока Хайетта боролась, зубами затягивая узел на своей импровизированной повязке.
— Не прикасайся ко мне, — отшатнулась Хайетта.
— Заткнись, уродина, — прошипела Натин. — Они тебя услышат.
Натин смотрела на выступ скалы над ними. Эйми посмотрела себе за спину, надеясь, что, если детёныши и захотят кого-нибудь съесть, то выберут Натин. Слабый солнечный свет, пробивавшийся с облачного неба, падал на щит Натин. Эйми передёрнула плечами, ощущая собственный тяжелый щит.
Он был достаточно большим, чтобы она могла полностью спрятаться за ним. С внутренней стороны деревянные доски были грубо обработаны, но отполированы до гладкости за долгие годы катания на спинах новобранцев. Лицевую сторону щита покрывал тонкий лист ораллийского металла, аккуратно прибитый по краям и тщательно отполированный. Ораллийскую руду добывали только в шахтах, расположенных далеко в Лесу Арднанлих, шахтах, которые были давно заброшены, потому что гельветы освоили эти земли. Это было ещё до рождения Джирона, но он знал эти истории и рассказывал Эйми. В далёком двести тридцать восьмом году гельветы обрушили шахты, в то время как рабочие всё ещё находились внутри. Ораллион был такой редкостью, что Эйми даже не видела его раньше. Ей нравился его шелковисто-гладкий, почти жидкий на ощупь и характерный голубой блеск.
