— Ты вообще понимаешь, что ты натворил?

— Я уничтожил кое-какую мебель.

— Ты совсем выжил из ума, тупой психопат.

Я уставился на змея, который, казалось, был совершенно не впечатлён моим гневным взглядом.

— Я в курсе, — прошипел я. Я не выносил, когда другие напоминали мне о моей собственной раздробленной психике. С этой проблемой я был знаком очень хорошо.

Как она может любить меня? Как может ценить такое раздробленное существо, как я?

Я почувствовал знакомое дёргание — подёргивание нитей на задворках сознания, — зовущее меня вновь собрать воедино острые осколки саморефлексии, разбросанные по моей душе. Нет. На один вечер с меня этого вполне хватило.

— Ты — сплошная ложь, ты давно мёртв, тебя и на свете-то не было! — передразнил он меня, утрированно хныкая. — А теперь, когда ты наконец получил то, о чём так долго мечтал, ты решил впасть в ярость, словно безумный медведь? Фу, не мужчина, а тряпка.

Горыныч — так, насколько я понял, Нина назвала своего духа-спутника — фыркнул и раздражённо дёрнул хвостом.

— Не дразни меня, — сквозь зубы процедил я. Решив, что с меня хватит презрения этого существа, я осторожно пошевелился, приподнимаясь с её колен так, чтобы теперь она сама оказалась прижатой к моей груди. Я поднял её на руки и встал с пола. Она была легка в моих объятиях, желанной ношей. Она тихо, по-сонному, крякнула и прижала лоб к моей шее. — Лучше тебе не будить её, — предупредил я змея шёпотом, пока тот вспархивал с пола, чтобы устроиться в складках её платья.

— И что ты теперь будешь делать? — спросил Горыныч, и в его тоне сквозила саркастическая нотка. — Теперь, когда у тебя есть то, чего ты хотел всю свою жизнь? Что дальше? Будешь счастлив? — Змей фыркнул с явным недоверием.

Я растворился в клубах чёрного дыма, унося Нину — и, к сожалению, змея — в свои покои. Подойдя к огромной кровати, я мысленным приказом откинул простыни и бережно уложил её на шёлковые ткани.

Легким движением пальцев правой руки я отогнал светящееся призрачное пресмыкающееся прочь от неё. Горыныч зашипел на меня, но перелетел на прикроватный столик и принял обиженную позу. Ещё один беззвучный приказ — и на ней оказалась ночная рубашка, и ничего более. Я не стал рисковать и будить её, чтобы раздеть, как бы мне того ни хотелось. Во мне вспыхнуло желание, и я усмехнулся про себя, в голове пронеслась порочная идея. Но я приберегу её на завтра.

— А ты не хочешь спросить меня, что случилось?

— Мне всё равно.

Змей прополз вдоль изголовья, извиваясь между зазорами в затейливо вырезанной раме, словно его сородичи — среди джунглевых лиан.

— Ладно. Я всё равно расскажу. Ты был полнейшим психом. Типа, с приветом, бомж-алкаш с вокзала. И козлом. И странным.

Я бросил на змея яростный взгляд, и тот распушил свои пёрышки.

— Просто говорю, как есть.

Я разделся, оставив на себе только бриджи, и осторожно лег в кровать рядом с ней. Как только я устроился, она, не просыпаясь, прижалась ко мне и положила голову на мою грудь. Этот жест был простым и неожиданным — в нем не было никакой наигранности, только искренность спящего человека.

Я нежно поцеловал её в уголок губ. Она пахла полевыми цветами и дождём. Снами. Её змей мог быть проводником её силы, но сама мощь билась внутри неё. Я не был глупцом и видел это совершенно отчётливо.

Она любит меня.

Сомнения глодали меня, терзали мою душу, нашёптывая дурные предчувствия и ложь.Это была ложь. Она обманывает тебя. Эти слова были сказаны из жалости или назло. Она не любит тебя. Никто не любит. Никто не может. Ты не заслуживаешь её.

Я приказал сомнениям, терзавшим меня, замолчать. Ведь её проклятый маленький змей уже донёс до меня всё это. Дразнил и насмехался над тем, что, несомненно, последует: что я не могу поверить в её слова. Этот фантазм саркастически спрашивал, смогу ли я теперь обрести «счастье».

Она оставит тебя ради другого, как только представится возможность.

Нина сильнее прижалась к моей груди, и на её спящих чертах проступила лёгкая улыбка. Я на секунду замер, и по всему моему телу пробежала дрожь, словно от лёгкого удара током. Мне так нравилось её прикосновение, я был совершенно счастлив от того, что она рядом.

Пока это длилось.

Нет, змей. Счастье не уживётся со мной. Ибо другие явятся за ней. Я опустил голову на подушку и прижал свою возлюбленную к груди, укачивая теперь её в своих объятиях.Чтобы забрать её или уничтожить. Это всего лишь краткий перерыв.

Древние никогда ничего не давали просто так. За всё приходилось платить. И то, что они послали мне её — единственную, кто смог полюбить меня, — наверняка должно было чем-то обернуться. Эта цена, я чувствовал, будет огромной. Они не были благодетелями.

Даже в момент самой большой радости, когда я увидел эти бирюзовые узоры на её коже, меня охватил ужас. Я всегда помнил: в этом мире ничто не даётся просто так. Кто-то обязательно потребует, чтобы я заплатил за то, чего так яростно добивался.

Сновидица вновь жила. Их мир был спасён от пустоты, что угрожала медленно, но верно поглотить их.

Было лишь вопросом времени, когда другие явятся, чтобы потребовать её себе. Владыка Каел, в своей глупой манере, был слишком добросердечен и мягок, чтобы действовать с гневом. Его поведение в суде ясно это показало. Каел мог быть идиотом, но он не был невосприимчив. Несомненно, он догадывался, что мы можем быть увлечены друг другом, даже если не мог постичь всю глубину этого.

Если и была вещь, ради которой Каел мог бы отложить свою одержимость насилием, так это его пристрастие к любви. В вопросах романтики и его приторной потребности в таких прилипчиво-наивных вещах он был как ребёнок, бережно держащий в руках бабочку.

Настолько, что мог простить Нину за её сострадание. Каел был снисходителен. Он не стал бы пытаться контролировать или влиять на мою стрекозу.

Золтан… Мой старый друг был угрозой. Возможно, не для того, чтобы причинить вред Нине. Но увести её — определённо. Кто бы не предпочёл золотоволосого сияющего ангела искривлённой и деформированной душе во тьме? Она была так молода, так нова для этого мира. Если она говорила правду — если она и