Неправда… Неправда, что собственная магия не может нанести вред. Еще как может. Расель-Дефабиано умерла первой. Задохнулась дымом от собственного огня. Огонь забрал жизни всех Генесов, не проснувшихся от сонных капель предателя. Пошатнулся практически напрочь загубленный род.

Целые сутки горел городской особняк Генесов.

Узнав о свершившемся, юный Аид поспешил в городской особняк, магией сбивая с ног ринувшихся к нему навстречу городских стражей. Ворвался в воняющее тленом нутро некогда величественного замка, пустил вперед маячок, безошибочно находя сначала останки невесты, затем и родителей, на брата несчастного не хватило…

Цепляясь непослушными пальцами за углы и стены, юный милорд, пошатываясь, будто пьяный, и постаревший на несколько лет от невыносимого горя, выполз наружу, падая под обрушившимся с неба на землю дождем на колени. Птицы испуганно вспорхнули к посеревшему небу от громогласного, напитанного непосильной болью крика истерзанной души.

Той же ночью погрязший в отчаянье и нестерпимом желании все исправить молодой и теперь уж единственный наследник Генесов обратился к древним запрещенным фолиантам его рода, ведь тот первый чернокнижник был его далеким предком. Без зазрения совести читал ужасные речитативы над мертвыми телами родных, а где-то в лесу недалеко от старого домика бедной торговки погибала от мора десятилетняя сирота горожанка.

Двое суток звенел запечатанный мертвый особняк Генесов чернодельем, да только не восстал из мертвых никто. Так думал Аид. Разозленный лорд спрятал проклятые дневники, запечатал собственные воспоминания, стыдясь попытки возродить страшный ритуал. Тем временем двое суток назад в тело умершей девочки вселился двуликий мстительный дух Расель, вернулась к живым мертвая девочка. Днем — совершенно обычная горожанка, а ночью — мстительный призрак, дух темной половины и сама возродившаяся черная леди.

В то время, пока светлая половина приживалась в хрупком теле да горела в болячке, темная вершила свой суд. Первым издох милорд Серой Твердыни, подавился собственным языком во время трапезы. Смерть бы посчитали естественной, если бы не медленно ползущий, спускающийся на Грот странный и будто даже живой плотный туман, а также фиолетовые следы пальцев на челюсти жертвы.

Затем погибло несколько городских стражников — в ночи они пытались утащить в проулок бредущую домой женщину и расплатились сполна отрубленными руками. Темная половина Расель — звезда мщения, проклятьем летала над городом, жадная до порочной крови. Еще с десяток людей поквитались за свои грехи в разное время да подохли в невеяном порчей хворном море; в момент взросления Ясень несколько раз Ра и сама погибала, когда запоздно спешила с рынка домой и попадала то в руки заезжего мясника, то воришек.

Следующими жертвами возмездия уже известной черной леди, чей силуэт видело несколько невольных свидетелей, стали наследник Алой и его доведенные им же самим до безумия девки — горничные, каких молодой наследник Алой частенько насильничал. Положил он глаз и на новенькую Ясень, да выждал несколько недель, наблюдая за девушкой голодной собакой. Они пришли за Ра в ночи. Служанки напали внезапно, скрутили конечности и завязали в узлы, затем пришел и он сам. Смотрел на связанную девушку с липким фанатичным обещанием. Щелкнула тяжелая пряжка ремня и… проснулась леди, безжалостно отбирая жизни людей, что хуже самых страшных тварей.

* * *

С девичьих губ в нынешнем времени сорвался тихий всхлип; тело плавно спустилось, на прохладный пол ступили обнаженные ступни. Аид мгновенно поднялся, увлекая свою мертво-живую невесту в крепкие объятия, прижал ласково, бормоча слова успокоения, усадил на мягкую шкуру.

— Мне так жаль, Расель. Мне очень жаль.

Она быстро-быстро закивала и зябко прижалась плотнее, купаясь в тепле его тела. Они долго молчали, смотря на игру необычайно спокойного ветерка со свечой. Безмолвие нарушила горькая усмешка Генеса:

— Не случилось у нас с тобой долго и счастливо, как я тебя обещал, моя родная.

Женская ладонь легла на мужскую щеку:

— Все хорошо, мой славный лорд, все хорошо…

— Если бы так, родная, — тяжкий вздох. — Ты должна понимать: мы обязаны закончить это, освободить город и невинных людей от страданий. Я бы хотел для нас отсрочки, с тобою пожить, но…

Принцесса покосилась на острый клинок с бурыми пятнышками крови.

— А разве мы живы, Аид? Нет. Это не жизнь. Я всё понимаю, — отозвалась она почти свободно. — Тебя понимаю… и принимаю твое обязательство. Только могу я просить тебя, мой не состоявшийся жених, о последнем желании?

Мрачный, внутренне напрочь разбитый Аид удивленно кивает, разве он мог отказать? Только если…

— Если ты не станешь просить невозможного.

— Подари мне эту ночь, Аид-Генес. Всего одну ночь. Ночь, какую у нас отобрали вместе с будущим.

Пораженный до глубины души маг ошеломленно молчал, на его лице мелькали сомнения, но вот челюсти плотно сомкнулись, выдавая решимость, и он потянулся к невесте, жаркие пальцы скользнули по обнаженной коже икр, забрались под ночную рубашку, коснувшись трепещущего живота. Поцелуй из мягкого перерос в страстный. Аид медленно опустился на шкуру, увлекая с собой и постанывающую Расель.

То была прекрасная ночь, самая лучшая для Аида и единственная для принцессы, а ранним утром, когда две луны начали исчезать, уступая туману и голубой дымке сумрака, Аид осторожно взял заговоренный клинок, повернулся к спящей Расель, впитывая спокойный нежный образ. Дрогнула занесенная с клинком рука и резко вонзилась по самую рукоять ровно в девичье и без того слабо бьющееся, опутанное чернокнижной паутиной сердце.

Широко распахнулись фиалковые глаза, находя помертвевшего Аида, и облегченно закатились, тело обмякло под тихий мужской стон. Отбросив клинок, он прижал мертвую любимую к груди, скупые слезы капали по трескающейся на глазах коже, баюкал, что-то бессвязно шепча до тех пор, пока в его руках не остался застарелый пепел праха, и мироздание сотряс животный мужской крик ярости и сокрушимой боли.

Вздрогнул патрулирующий неподалеку Алво-Керр, вскинул голову к башне замка, почуяв дурное, он зычно крикнул стражам, махнул рукой, первым ринувшись в сторону парадного входа; откуда-то ему пришло четкое осознание — не успеет, это конец.

…Стоя на коленях, Аид твердо обхватил двумя руками рукоять клинка, уверенно шепнули его губы, что слышалось последней волей приговоренного:

— Я иду к тебе, моя Расель…

Без всякой жалости вошел клинок в пылающее огнем любви и боли сильное сердце, управляемый твердой рукой. С глухим стуком рухнуло мужское тело, зрачки в глазах расширились и резко сузились, застывая стылым