Но вместо слез обнаружил жгучую ненависть.

Взгляд зеленых глаз был таким, что, обладай человеческая девка способностью им сжигать, Теодрик бы вспыхнул костром. А так ярость прокатилась по его коже, вновь будоража получившего свое зверя. Волк внутри его оскалился и облизнулся, принимая вызов. Втягивая ее аромат, который, казалось, раскрылся только сильнее. Изменился, после того, как Теодрик сделал ее своей, смешался с девственной кровью, но при этом стал еще притягательнее. Настолько притягательнее, что кровь снова прилила к паху.

Предки, что с ним творится?

Он же только что трахнул эту девицу. Ненавистное человеческое отродье. Одну из сотен волчьих невест. Но чувствует себя так, будто никогда не знал женщины! То ли дело в том, как она пахнет, то ли в этом проклятом вызове, что горит в ведьмовских глазах.

Похоть вновь вспыхнула в нем, отравляя первобытным ядом, пробуждая дикие желания, о существовании которых он не то чтобы забыл, не знал вовсе. Лува вызывала в нем нежность, будила инстинкт защитника. Дрожащая под ним девка провоцировала в нем яростного охотника. Хищника, способного разорвать в клочья. Полакомиться плотью. Только совсем не так, как в людских сказках на ночь, где вервольфы — злобные монстры, любящие перекусить человечиной, а так, чтобы сломить острую на язык девку. Подчинить себе, пометить, заклеймить. Столько раз, сколько потребуется.

Эта внезапно возникшая тяга злила, но, вместе с тем, Теодрик давно не чувствовал себя настолько живым. И сейчас, когда он успел узнать, какая девка узкая и горячая, попробовать ее, он не собирался сдерживаться. Отказывать себе в желаниях, тем более что его плоть снова налилась кровью и затвердела, требуя нового соития и освобождения.

Девка тоже это почувствовала — еще бы ей не чувствовать, как он своей твердостью уперся в упругое девичье бедро! Ее глаза расширились, и, помимо ненависти, в них мелькнул страх. Она забилась в его руках, точнее, попыталась, потому что Теодрик по-прежнему был меж ее разведенных колен.

— Пусти! — зарычала она. — Иначе я убью тебя!

Теодрик только удивился этой угрозе. Подарочек генерала был полон сюрпризов. Не рыдает от боли, не умоляет пощадить, наоборот, приказывает. Да так, что только больше его распаляет. Распаляет закинуть стройные ноги на плечи, сильнее раскрыть ее для себя. Вот так!

— Ты уже получил, что хотел!

— Получил? — хмыкнул он, надавливая на вход в ее тело. — Разве волчьи невесты не обязаны ублажать нас всю ночь?

В зеленых глазах промелькнуло отчаянье, заставив его помедлить, но девка тут же зажмурилась, мотнула головой и сцепила зубы, готовая терпеть боль. А он с рычанием толкнулся в нее, погружаясь на всю глубину. Она была по-прежнему узкая и тесная, и совсем не хотела его, но его семя с прошлого раза позволило скользить в ней, вбиваясь мощными рывками в столь желанное тело в поиске животного освобождения. Впрочем, даже сквозь застилающее глаза собственное помутнение разума, Теодрик почувствовал, как напряжение постепенно уходит из тела девицы, в какой-то миг она широко распахнула глаза, глядя прямо ему в лицо.

— Почему мне не больно? — словно, спросила скорее у себя, чем у него.

— Не только слюна вервольфов способна залечить любую рану.

Девка вспыхнула так ярко, что ее нежная кожа стала пунцовой.

— Ничего, — выдохнул он, наращивая темп, — к утру сама подмахивать мне будешь и выпрашивать, чтобы я тебя приласкал.

Ее ненависть ударила его наотмашь, готовая испепелить.

— Никогда! — прошипела зеленоглазая ведьма. — Никогда, слышишь? Свои ласки можешь засунуть в…

— Даже так? — с каким-то злорадством перебил ее Теодрик, резко вышел и одним движением перевернул девку на живот. — Я только с радостью.

— Нет! — взревела она, когда он обхватил нежные ягодицы и развел их в стороны, раскрывая для себя совершенно другой ход в ее тело. Затрепыхалась, как бабочка, попавшая паутину. — Ты не можешь…

— Ты еще не поняла? Я могу все.

Власть над ее телом опьяняла, волк внутри понукал присваивать ее и присваивать. Пока не запросит пощады. Он погладил вход в ее тело, растирая влагу, а девка уже вжалась в матрас, только бы уйти от его прикосновения. Впрочем, радовать бестию он не собирался. Она ждала от него боль, и получила бы сполна, трахни он ее в задницу, но Теодрику действительно захотелось ее сломить, а не сломать. Услышать слова мольбы сделать с ней все, что он захочет, услышать стоны ее удовольствия. Почему? Он и сам себе не мог объяснить.

Поэтому он подтянул ее к себе задницей и взял ее сзади в уже разработанный вход. Высекая эту искру, срываясь на бешеные движения, сжимая ладонями ее бедра так, что наверняка останутся следы, заботясь лишь о своем удовольствии… Удовольствии, предки! Изливался он в девку так, что под прикрытыми веками вспыхивали огненные всполохи, содрогаясь всем телом. Но, когда в этом блаженстве полностью накрыл ее собой, упал грудью на хрупкую спину и потянулся к ее рукам, ведьма впилась зубами в его предплечье, и мир перед глазами вспыхнул вновь под каким-то совершенно диким звериным экстазом. Продлевая все, что он испытал до этого. Вырывая из его груди волчье рычание. Блаженство было таким неистовым, что Теодрик чуть не перекинулся в волка.

Остановил себя на грани.

Когда же снова осознал себя, почувствовал горько-приторный привкус разочарования. В самом себе. Потому что он никогда не терял контроль, инстинкты зверя всегда были его помощниками, побратимами. Но сегодня он потерял бдительность. Растворился в похоти, да к кому? К шлюхе генерала!

Злость он тоже остановил на подходе: девка удивительным образом провоцировала его на чувства. Чувства, которые, как он считал, давно превратились в пепел. Но с этим нужно было покончить. С задумкой Дорсана. Со всеми его планами и ловушками.

Теодрик поднялся, прошелся по шатру, словно зверь на цепи. Только его цепь тянулась к этой неизвестной девице, которая заставила его потерять голову. И которая сейчас пыталась сесть и сдвинуть ноги. Но ее трогательный вид только сильнее его разозлил. Он вернулся к матрасу, опустился рядом с ней и, глядя в совершенно сухие глаза, приказал:

— А теперь говори, что задумал генерал.