Я же поехала в Академию поздно — уже после того, как собрали последний урожай. Все лето я проболела, пролежала в своей комнате в забытьи. “Она стоит на грани дня и ночи,  — так сказал лекарь моему отцу, когда тот, несмотря на болезнь, попытался отправить повозку со мной в академию. — Она не переживет дорогу”.

Я слегла после поздних весенних заморозков. Родители всем говорили, мол, всю ночь бродила босиком по каменным коридорам во время беспокойного лунного сна, застудилась и слегла с воспалением легких, которые никак и никто не мог вылечить очень долго.

На самом же деле, той весной я впервые увидела кошмар. Не тот, что видят обычные люди, туманный призрак реальности… А настоящий. Увидела в окно, как он идет по газону прямо к дому, все ближе и ближе. Не во сне, а наяву, очень убедительный, материальный, чужой кошмар. Я знала, что когда-то это произойдет, но все равно испугалась до дрожи. И то, что лекари принимали за кашель, было попыткой исторгнуть из легких слова незнакомого заклинания, бесформенные, беззвучные, которые могли прогнать страх… и что же? Кошмар давно ушел, а слова — остались.

Только вот я не знала, что именно они значат.

Через неделю после выздоровления я стояла у ворот парка, разбитого перед Академией заклинателей, держа в руках саквояж с парой смен одежды и белья и маленьким несессером с блестящими ножничками, который мать подарила в последний день. Быстро сунула в руки и неловко чмокнула меня в лоб, потрепала по плечу, пробормотала:

— Тебе там будет лучше.

Никто меня, конечно, не встретил.

Я снова была чужой. Чувствовала, что я и здесь не к месту. Неправильная. Невовремя.

Я медленно пошла вперед, глядя по сторонам. Листья еще не опадали, но уже начинали желтеть и краснеть. И воздух был прозрачный-прозрачный, словно хрусталь, расчерченный крошечными трещинами — серебристыми паутинками.

Навстречу мне из тенистой аллеи вышли два лейра.

Один из них, судя по форме, был кем-то из преподавателей. Вот это да! Я даже на мгновение забыла, что смотреть в упор на людей неприлично. Ибо на нём было такое количество амулетов, что просто нельзя было их не разглядывать. Несколько крупных перстней с разными печатками, два браслета, цепочки из металлов четырех цветов и какие-то чудесные то ли часы, то ли неведомый, похожий на них прибор, свисающий из петлички на плече. Ох, и даже уши проколоты, одно в в трёх местах, другое — в шести. Я осторожно тронула свою мочку с двумя серёжками.

Судя по количеству оберегов, это был кто-то из высшего преподавательского состава.

С ним беседовал бородатый мужчина в тёмном, явно приезжий и не имеющий никакого отношения ни к студентам, ни к учителям Академии, если судить по цвету его глаз. Он успел бросить на меня один быстрый, цепкий взгляд, и я на мгновение почувствовала себя птичкой, в которую целится охотник. Я давно привыкла чувствовать этот острый, болезненный интерес к своей персоне со всех сторон. Но тут было что-то необычное. Кажется, он не охотится за мной собрался, а... Я тряхнула головой, отгоняя закружившиеся стаей ворон мысли, и быстрее зашагала вперед.

Родители всегда говорили, что лучший способ спрятаться от чужого интереса — уйти. Сбежать. Исчезнуть. Так я и поступила, лишь потом сообразив, что так и не спросила, куда мне обратиться, когда я дойду до учебного корпуса.

Здание Академии, видневшееся впереди, завораживало. Над ним возвышались несколько высоких узких башен, сложенных из светлого камня, и на цепях, растянутых между ними, парил ловец снов. Огромный, с рыночную площадь моего родного городка, а то и побольше. Такой, казалось, мог бы укротить и пленить любое чудовище, любой кошмар. Наверное, именно он защищал всё наше королевство в безлунной ночи.

Тут я мысленно перебила саму себя. Ведь простой оберег — даже такой большой! — никого не может защитить, если к этому оберегу не прилагается заклинатель. Выпестованный, вылепленный в стенах Академии из какого-нибудь проклятого юноши или девушки, вроде меня.

Засмотревшись на громадного ловца снов, я шла и шла… куда-то. Пока не врезалась в мужчину, который шагал мне навстречу. Это был высокий брюнет с военной выправкой, в парадном сюртуке Заклинателя высшего ранга. В глазах его было словно опрокинуто безоблачное небо, а губы — плотно сжаты в полоску, из которой, казалось, никогда не умеет складываться улыбка.

— Добрый день, лейри,  — сказал он и резко шагнул в сторону, так, что я едва не полетела вперед по инерции и не упала.  Потом прищурился и спросил. —  С какого вы факультета? Не припомню, чтобы видел вас среди учеников.

— Я... — тут я мысленно выругала себя за то, что действую неподобающе. Поставила саквояж на землю и сделала реверанс. — Лейр, прошу прощения, что не обращаюсь к вам по имени, не зная его. Любезный лейр, меня зовут Иви Лаймо, и я опоздала. Должна была явиться в начале лета, но обстоятельства сложились так, что...

— Вы первокурсница? — уточнил он.

Я кивнула.

— Да. И...

— Вам очень повезло, Иви, — он наклонился, подхватил мой саквояж, развернулся на пятках и махнул рукой, приглашая следовать за собой.

— В чем же?

— В том, что именно я лучше всех могу показать вам дорогу. Не только к учебному корпусу. Но и к вашему будущему, — он обернулся, и цепочки на плече сюртука мелодично звякнули. — Я Запфир Кройст. Куратор вашего курса.

Глава 3. “Стрекоза”

Всю дорогу мне хотелось расспросить Кройста о том, какое именно будущее он имел в виду. Однако каждый раз, едва открыв рот, я одергивала себя. Дело в том, что я до сих пор была не уверена, что меня примут, и я действительно окажусь здешней первокурсницей. Да, ходили слухи о том, что любой из проклятых может свободно поступить сюда, ибо другой судьбы для него в Инилерине нет… Однако так ли это на самом деле? Преподаватели Академии не слишком-то стремились распространять за ее пределами знания об укладе и правилах, что царили внутри.

Что если испытания окажутся мне не по силам, если я не справлюсь… Куда мне потом идти? Я не хотела даже думать о том, чтобы вернуться в родовое гнездо. Даже несмотря на то, что