Трогаю голову и только сейчас замечаю повязку. На затылке она влажная, а прикосновение в этом месте вызывает боль.

— Да коли знал бы, наверное, и гадать бы не стал, — качает головой мужчина. — Солдаты вас нашли. Лежали без сознания в овраге. Похоже, что соскользнули, да там головой и тюкнулись. Думал, что коли выживете, так и расскажете мне, как все случилось.

— Упала и ударилась… — терпя боль, ощупываю рану. Сквозь повязку понять сложно, но в то, что рана получена при падении, верится с трудом. Больше похоже на повреждение, полученное от намеренного удара по голове…

— Ну вы в голову-то сейчас не берите. Только очнулись ведь, — просит он и протягивает мне флягу. — На вон, воды попейте. Только много не пейте — вредно. Болеете ведь. Жар только сошел.

— Так наоборот ведь, пить тогда больше надо… — начинаю спорить, но тут же вспоминаю о заблуждениях прошлого.

Судя по одежде окружающих меня людей, сейчас середина или конец девятнадцатого века. А тогда ведь считалось, что обильное питье только навредить может.

— Ох, нехорошо. Совершенно забыли про все. Что же мне теперь делать-то с вами? — хватается за голову мужчина.

— А что со мной делать? Что я забыла-то? — понимаю, что от меня здесь ждут медицинские услуги. Похоже, что здесь я тоже медик. Вот только какого уровня и направления?

— Ай, — отмахивается он. — Коли все путем выйдет, сами вспомните.

— Серафим Степанович! Серафим Степанович! — подбегает к мужчине молодая темноволосая девушка в одеянии сестры милосердия. — Снова висельники!

— Ох, будь оно неладно! — ругается мужчина. — Ладно, пойду я. А вы отдыхайте пока. Силы нужно беречь, а то память никогда не придет.

— Ах! Анастасия Павловна очнулась! — замечает девушка. — Как же я за вас переживала. Есть и спать не могла.

— Будет вам, голубушка, — Серафим Степанович берет сестру за плечи. — Анастасии Павловне отдыхать надо, а не кудахтанье ваши слушать. Не здорова она еще.

— Да как же не здорова-то? Глаза-то ведь вон, какие ясные. Рассудок-то на месте.

— Не здорова я вам говорю, сестра Аглая! — мужчина направляет девушку прочь. — А вы отдыхайте, голубушка, отдыхайте, — обращается уже ко мне и тоже уходит.

Опускаюсь на сено и закрываю глаза. От всех этих странных галлюцинаций совсем голова кругом идет. Да еще эта речь…

Нет, конечно же речь мне нравится. Мы, когда я в медицинском училась, с одногруппникам так же разговаривали. По приколу конечно же.

А тут совсем все не по приколу…

Где-то вдалеке снова звучит взрыв, и я даже вздрагиваю от неожиданности. Странная штука эта, разум. Почему он принес мне именно фронт? Почему война? И главное, почему именно это время?

Делаю глубокий вдох. Наполняю легкие приятным свежим воздухом, наслаждаюсь им. Наслаждаюсь каждой ноткой его аромата.

Какой бы ни оказалась финальная точка моего затухающего разума, радует, что в ней есть, чем насладиться.

Открываю глаза и смотрю прямо в небо. Оно голубое и чистое. Даже не верится, что под таким небом может идти война. Самая настоящая, кровопролитная и безжалостная.

Пытаюсь вспомнить, в какую войну наши войска носили такие мундиры, как носит Серафим Степанович. Навскидку это все же конец девятнадцатого века. Тогда как раз шла Русско-турецкая война. Неужели это она и есть?

Впрочем, это не важно. Если у меня начались галлюцинации, значит осталось уже не очень долго. Значит моя жизнь уже подходит к концу. Можно попробовать насладиться ею.

Переворачиваюсь на бок. И даже это кажется мне невероятно приятным. Ведь в последнее время я постоянно лежала на спине, не в силах повернуться.

— А это что такое? — нащупываю рядом с собой какую-то банку.

Она практически пустая. Лишь пара капель остается на дне. Словно содержимое банки было вылито или… выпито.

Принюхиваюсь и понимаю, что эта банка точно оказалась здесь не случайно. Ее кто-то принес и, скорее всего, пытался ею навредить мне. А может быть даже и навредил.

Ведь в банке налит мышьяк! И такого количества наверняка хватило бы, чтобы избавиться от раненой и умирающей девушки.

Глава 3 Принятие

Какое-то время лежу в страхе. Держу в руках эту треклятую банку, словно тот, кто хотел мне навредить, увидев ее испугается и убежит.

На самом деле боюсь я не таинственного незнакомца, решившего применить мышьяк, а последствий. Кажется, что, если я не сумею защититься, закончится моя жизнь не только здесь, во сне, но и наяву.

А мне ведь только выпал шанс хотя бы немного порадоваться жизни.

Не знаю, сколько проходит времени, но владелец банки так и не приходит. Словно теперь ему нет до меня никакого дела. Словно он уверен, что его затея удалась.

Зато приходит голод.

Фляжка с водой заканчивается достаточно быстро. Несмотря на наставления Серафима Степановича, не считаю нужным ограничивать себя в воде. Заблуждения прошлого способны принести больше вреда, чем пользы. А мне в жизни и так вреда немало досталось.

— Анастасия Павловна, вы кушать изволите? — сестра Аглая, как обращался к ней мужчина, подходит как раз в тот момент, когда желание есть становится невыносимым.

Не знаю, как давно я не ела, но сейчас не отказалась бы даже от безвкусной каши из прописанной мне врачом диеты.

— Если можно, не отказалась бы, — тихонько отвечаю, боясь, что резкую реакцию могут принять за горячку.

— Можно, конечно, миленькая вы моя! — улыбается девушка и, чуть склоняя вперед голову, перекрещивается. — Принесу сейчас!

Аглая уходит, а я смотрю ей вслед и понимаю, что девушка не просто сестра милосердия. У нее на груди я успела заметить крест, а сама манера поведения подсказывает, что она — человек веры.

Впрочем, на фронте такие люди нужны. Ведь нужно укреплять веру воинов не только в императора, но и в Бога.

Зато в моем случае человек, использовавший мышьяк, точно с верой в ногу не идет. У него имелись свои намерения. И чем ему могла навредить девушка, в теле которой я теперь оказалась, остается большой загадкой.

— Ваш завтрак, Анастасия Павловна, — сестра Аглая возвращается с тарелкой и чашкой. — Серафим Степанович наказал не давать вам жирного. Да разве ж в вашем состоянии можно