его принято предпосылать произведению в предисловии, — по поводу цели, которую ставит себе в нем автор, а также по поводу его побуждений и того отношения, в каком данное произведение, по его мнению, стоит к другим, прежним или современным, опытам разработки того же предмета, — такое объяснение в философском сочинении как будто не только излишне, но по сути дела даже не соответствует и противоречит цели его. Ибо то, как в предисловии было бы уместно говорить о философии и что было бы уместно сказать, — дать, например, историческое разъяснение тенденции и точки зрения, общего содержания и результатов, показать связь разноречивых утверждений и уверений, касающихся истинного, — это не может считаться тем способом, каким следовало бы излагать философскую истину.» (Гегель. Феноменология духа.) Хе-хе. Я страшный человек. Бойтесь меня все!
Эльфи, тыркаясь, запинаясь, водя пальчиком по странице, продолжал:
— С-сом… за-за… печё-ён-н-ный в то… то… мат… ном со-усе-е с… с… гри-ба-ми… Ф-фу-х, — выдохнул он, одолев название блюда, — на с… с-ко-во-ро… ду… на-ли… ть… ли-ть… немно-го…
Утомлённый «прòникновенным» чтением Эльфи, продолжавшим мучить кулинарную книгу (заикаясь, он дошёл раздела салатов), я прилёг на топчан и закинул руки за голову. В голове лениво ворочались мысли, разбавляемые рецептом приготовления печенья лимонного — за Веником последить бы надо — ребёнок развивается нестандартно, может быть даже в городе мастеру Дитриху показать:
— … сах-хар со сли-воч-ным мас… мас… лом… рас-те-реть добе… добе-ла…, - пыхтя и запинаясь твердил Эльфи.
Прикрыв локтем глаза от яркого света осветительного шарика, утащенного нами ещё из замка, я неожиданно задремал — шутка ли, полночи не спал. Проснулся я от того, что Эльфи, бросив читать, на коленях пробирался по топчану ко мне.
— Ты всё, маленький? — спросил я, проводя приблизившегося ко мне омегу по волосам и лицу.
— Д-да, оме, — опять запнулся он, с выдохом приникая к моей груди.
— Ну как успехи? — задал я вопрос, прижимая к груди тёплое тельце омеги и перебирая ему волосы на затылке. Эльфи млел, — Охрип?
Омега молча кивнул.
Потянувшись я чмокнул Эльфи в макушку, шепнул:
— Пойдём мыться. Пора.
Веник спит. Надо бы уделить время и самим себе. Провонявший обезьяном и насквозь промёрзший тулуп для согревания был занесён в дом. А потом мы с Эльфи пошли мыться. Омега мечтательно улыбался и прижимался ко мне при первой возможности, а я осторожно тёр тёплой мочалкой тонкие ручки, ножки, кругленькую попку, покрытый нежной кожей подтянутый животик — беременность пока ещё не давала себя знать.
— Оме, — вдруг пошептал он, сидя между моих широко раздвинутых ног — наша всегдашняя поза при помывках, — мне такой сон приснился…
— Какой? — знаю я, какой тебе сон приснился.
— Ну-у… такой…, - Эльфи, наклонив голову, водил пальчиком по моему бедру к которому он прижимался, косточки позвоночника трогательно проступили сквозь тонкую кожу между лопаток омеги.
Я молчал, слушая, что он скажет дальше.
— Такой… там…, - Эльфи замолчал и я обнял его, прижимая худую спинку к своей груди, нос уткнулся в макушку омеги и я, вдыхая родной (чего уж там!) запах, шумно выдохнул в мягкие волосы.
— Там альфа… он такой… такой…, - Эльфи повернул голову и искоса взглянул на меня.
— Тебе он понравился, да, малыш? — спросил я, положив подбородок на плечико омеги и пальцем рисуя круги выше пупка на бархатистой коже животика Эльфи, пересечённой тонкими складочками. Маленький, бледненький, будто игрушечный член омеги, поднимаемый тёплой водой вверх, торчал между его неловко сжатых ножек. Я выдохнул… Куда-то я не туда дрейфую… стремительно двигаюсь, а остановиться не могу, да и в последнее время желания останавливаться всё меньше и меньше…
— Я…, он… со мной… Мне так хорошо было, оме!.. Я плохой, да? — низко повесив голову, Эльфи едва слышно шептал себе под нос.
— Ну что ты, малыш, это же сон! Сон нельзя контролировать, — утешал я омегу, всё больше и больше страдавшего от своей «порочности».
— Я, оме, сначала про вас помнил… А потом… потом… Забы-ы-ы-л…, - Эльфи повернулся ко мне лицом и безутешно зарыдал у меня на груди.
Ну вот, своими экспериментами довёл ребёнка до слёз. И рыдает-то ведь как горько! Эмпатия показывала мне, что Эльфи полностью искренен в своих чувствах. Он на самом деле переживал! Я развернул Эльфи поперёк себя, положил его голову к себе на руку, лицом к себе и будто маленького ребёнка начал укачивать, слегка похлопывая ладонью руки, на которой он лежал, по спинке:
— Баю-баюшки, баю,
Не ложися на краю,
Придёт серенький волчок
И ухватит за бочок.
Я чуть прихватил пальцами бочок омеги. Эльфи хлюпая носом и что-то неразборчиво бормоча сквозь слёзы, взрогнул. Нагнувшись к нему я услышал шёпот: Папа, папочка… Чёрт! Продолжаем:
А потом придет медведь
И откусит ручки треть
Схватил за ручку, он высвободил локоть из моей руки и прижал сжатые кулачки ко рту. Слушает внимательно, хоть и всё ещё плачет.
Ножку унесет лиса
Я погладил стройную ножку. Продолжил дальше:
Зайка высосет глаза
Легонько, кончиком пальца, коснулся век закрытых глаз со слипшимися в длинные стрелки ресницами.
Черви заползут под ногти,
Подёргал наманикюренные пальчики, пытаясь их разогнуть.
Рысь запустит в сердце когти!
Чуть отстранил тело Эльфи от себя и, сделав «страшную руку», схватил едва прощупывавшуюся грудную мышцу напротив крупного розового соска, вставшего торчком от моих манипуляций.
А какой-то рыжий кот
горло вмиг перегрызет!
Я неожиданно, но небольно и нестрашно схватил омегу за горло. Эльфи опять дёрнулся, но уже принимая игру. Всхлипывания затихли — от только дышал через рот, облизывая опухшие от неудержимого плача губы.
Кишки рогом вспорет бык,
Я пошерудил пальцами возле пупка и Эльфи пискнул.
Лоси вырвут твой язык,
Я чуть прищипнул согнутыми пальцами губки омеги.
А собачка со двора
Сгложет косточку бедра,
Я потыкал указательным пальцем в торчавший вверх бедренный сустав омеги.
кошка вылижет глазницы,
Снова дотрòнулся до вздрогнувших ресниц.
свинья откусит ягодицы!
Несильный щипок за попку — Эльфи непроизвольно дёрнулся.
А веселые цветочки
прорастут тебе сквозь почки!
Пальцами
