— Дом ждал хозяйку, — просто сказал староста. — Теперь всё встанет на свои места.

Переступив порог, я ощутила запах свежих досок и известки. Внутри было чисто, но пусто — только самая необходимая мебель. В главной комнате стоял старый дубовый стол, несколько стульев, у камина — потрёпанное кресло.

— Нам понадобится ещё много работы, но для начала неплохо, — сказал Илиран, оглядываясь по сторонам с неожиданным оптимизмом.

Я кивнула, подошла к одному из стульев. Хотела проверить, крепко ли он стоит, едва коснулась спинки — и стул развалился под моими пальцами с таким треском, что я подпрыгнула.

— Я опять всё порчу! — вырвалось у меня.

Но Торин уже махал рукой своим людям, и через минуту в комнату внесли новый стул — крепкий, из светлого дерева.

— Старая мебель, госпожа. Пора было её заменить, — спокойно объяснил он. — А вы тут ни при чём.

Я смотрела на этих простых людей — на их спокойные, добрые лица, на готовность помочь, не спрашивая ничего взамен. И впервые за много дней почувствовала, что, может быть, здесь я действительно смогу начать заново.

Утро следующего дня встретило меня солнечными лучами, пробившимися сквозь новые занавески — простые, но чистые.

Я проснулась в собственной постели, в собственном доме, и несколько минут просто лежала, привыкая к этому ощущению. Никто не врывался с требованиями, никто не кричал. Тишина была такой непривычной, что поначалу даже тревожила.

Илиран уже возился в соседней комнате — слышался скрип половиц под его шагами. Нужно было готовить завтрак, обустраивать быт, начинать новую жизнь. Я поднялась, накинула простое домашнее платье и направилась к очагу.

Вчера добрые люди оставили нам немного продуктов: буханку хлеба, кувшин молока, несколько яиц. Я осторожно взялась за кувшин — тяжёлый, глиняный, с отколотым краем. Молоко было свежим, ещё тёплым. Хотела перелить его в миску, но руки дрогнули от непривычной ответственности момента.

Кувшин качнулся, и половина молока разлилась по столу, стекая на пол белыми струйками.

— Господи, — прошептала я, хватаясь за тряпку. — Опять...

Илиран выглянул на звук, но ничего не сказал — только помог вытереть лужу. В его движениях читалась привычная терпеливость. Сколько раз за эти годы он убирал за мной разлитое, разбитое, рассыпанное?

— Мама, не расстраивайся, — мягко сказал он. — Молока ещё хватит на кашу.

Я кивнула, но внутри всё сжалось от знакомого чувства беспомощности. Даже здесь, в этом доме, который должен был стать началом новой жизни, я продолжала всё портить.

Неожиданно в дверь постучали — негромко, почти робко.

Мы с Илираном переглянулись. Кто мог прийти так рано?

На пороге стояла женщина лет тридцати пяти с маленьким мальчиком за спиной. В руках у неё был большой глиняный кувшин, от которого исходил аромат свежего молока.

— Госпожа Телиана! — её лицо просветлело от улыбки. — Вы помните меня? Я Лина. Вы лечили мою дочь от кашля пять лет назад, когда ещё жили в замке.

Воспоминания нахлынули волной. Лина... да, конечно.

Её девочка задыхалась от приступов, местный лекарь только разводил руками. Я тогда просто заварила травы, которые подсказало внутреннее чутьё — мать-и-мачеху, чабрец, немного мёда. Ничего особенного.

— Конечно помню, — сказала я, чувствуя, как теплеет на сердце. — Как поживает Ивери?

— Замечательно! Выросла, крепкая стала, — Лина лучезарно улыбнулась и протянула кувшин. — А это вам. Наша Зорька вчера дала вдвое больше молока, чем обычно. Это точно ваше присутствие! Все в деревне говорят — госпожа Телиана приехала, теперь будет нам удача.

Я растерянно взяла кувшин — тяжёлый, полный до краёв. Молоко было ещё тёплым, пахло летом и травами.

— Я ничего не делаю... — пробормотала я. — Просто переехала...

— Ещё как делаете! — возразила Лина, и в её голосе звучала такая убеждённость, что я невольно засомневалась в собственных словах. — Добрые люди всегда приносят благословение земле. А вы — самая добрая из всех, кого я знаю.

Мальчик за её спиной застенчиво выглядывал и вдруг протянул мне пучок полевых цветов — васильков и ромашек.

— Это вам, тётя Телиана, — прошептал он.

Я приняла букет, и что-то внутри дрогнуло от этой простой детской щедрости. Когда последний раз мне дарили цветы? Анмир считал это пустой тратой денег.

— Спасибо, — сказала я, и голос предательски задрожал.

Лина ушла, но не прошло и часа, как в дверь снова постучали. На этот раз пришла пожилая женщина с корзиной овощей — морковь, репа, свежий лук, укроп. За ней подтянулся мужчина с мешком муки. Потом ещё одна соседка с куском свежего мяса, завёрнутым в чистое полотенце.

— Вс хорошо, госпожа, — объясняла каждая. — У нас урожай хороший выдался, поделиться можем.

К полудню стол ломился от даров. Кто-то принёс яйца, кто-то — мёд в глиняном горшочке, пожилая ткачиха притащила отрез льняной ткани.

— На занавески, — пояснила она. — Дом должен быть уютным.

Я стояла посреди этого изобилия и не понимала, что происходит. Почему все эти люди так добры ко мне? Я же ничего особенного не делаю — только роняю, проливаю, ломаю. А они словно не замечают моих промахов.

— Госпожа Телиана, — обратилась ко мне соседка, которая принесла ткань, — с тех пор как вы вчера приехали, мои куры несутся вдвое лучше! А у Петра в огороде помидоры за ночь покраснели — он сам удивляется.

— Это не может быть связано со мной, — растерянно возразила я. — Я просто... живу.

— Ещё как связано! — женщина покачала головой с мудрой улыбкой. — У вас руки лечебные, сердце доброе. Такие люди землю благословляют одним своим присутствием.

К вечеру дом преобразился до неузнаваемости. Кладовая была забита продуктами, на окнах висели новые занавески, которые женщины помогли повесить. На столе стояли глиняные горшки с цветами,