лорда забыл сосчитать.
― Ой, точно.
― Кого? ― сиплю. ― Какого ещё лорда?
― Так наместника нашего, кого же ещё. Эй, Селька, что-то не нравится мне твой мертвецкий вид.
А за окном темнеет, «бомбо-молотом» грянул гром, или это всё в моей голове?
― Буран, ― шепчет Санто. ― Буран подступает. С кислятиной.
― Да к черту буран, ты на Сельку погляди, краше в гроб кладут. Селя! Очуняйся. Не пугай нас так, а, нам нежити и без тебя за гланды, ― на грудь прыгает Око, и я заваливаюсь. Тело онемело и ослабло, в глазах по-прежнему чернота, язык распух и не двигается.
― Селя!!! ― истерический визг, когтистые лапки на своих щеках и ледяные мальчишеские я уже не ощущаю, только тихое скорбное в затухающем сознании:
― Спеклась, госпожа магичка.
― Я ей сейчас спекусь. Воду тащи!
Глава 15
Особняк Калхоун
И двое суток не прошло с того момента, как Ронар Аттвуд «почтил» своим визитом, как оказалось, приемных родителей своей беглянки невесты. Лорд Калхоун не ожидал подобной наглости от Аттвуда и неприятно удивился, когда его камердинер попытался поднять с постели поздним вечером ничего не понимающего и дико не желающего никуда подниматься милорда.
― В чем дело, Даргеш? ― сонно пытался отмахнуться Калхоун от тормошившего его бессовестного камера. ― Поди прочь, я сплю.
― Милорд, ― заикаясь, молил несчастный мужчина. ― Милорд! Да очнитесь вы поскорее. Уважаемый лорд Аттвуд дожидается вас в северной гостиной.
― Шли его вон! ― не разобравшись, рявкнул Калхоун.
Даргеш нервно икнул и жалобно проскулил:
― Милорд, увольте меня от такой дерзости, мне своя голова ещё дорога.
― Да что ты будешь делать в самом деле, уволю вас всех бесхребетных к чертям.
Несчастный камер кивал мерзонским болванчиком: лучше увольнение, чем плаха, так он считал.
― А вы своих слуг совсем не жалеете, Калхоун, ― от ленивого змеиного и, что страшнее, хорошо знакомого голоса всякий сон с милорда стек ледяной водой. Он испуганно подскочил на постели, с немым изумлением уставившись на "демона бездны", вальяжного опирающегося на дверное полотно.
Даргеш издал нечленораздельный звук и согнулся пополам в глубоком поклоне, только по вине невысокого роста не пробив при этом лбом паркет.
― Аттвуд! ― прошипел хозяин особняка. ― Какая наглость с вашей стороны — прибыть в наш дом без предварительной весточки и в столь позднее время. Вы переходите всякие границы.
«Демонской» насмешливый взгляд устремился к трясущемуся слуге.
― Оставьте нас, милейший.
Даргеша смело ветром за дверь. Калхоун испуганно сглотнул, только тогда до него начало доходить, что и кому он посмел наговорить.
― Я… Я…
― Не трудитесь, мой дорогой друг, ― Аттвуд с затаенной брезгливостью оглядел опочивальню и присел на пуф. Широко расставив ноги, лорд оперся о колени локтями, подперев подбородок скрещенными ладонями. ― Расскажите-ка мне, как продвигаются поиски моей драгоценной невесты? Что удалось выяснить за два дня?
― Не полных дня, прошу заметить, ― лепечет Калхоун. ― Ничего не удалось, Селин будто сквозь землю провалилась. Никто не видел, начиная от наших слуг и стражей и заканчивая окрестными городами. Послали запрос в ближайшие от нас страны, пока отклика нет.
― Прискорбно. Как же, по вашему мнению, девчонка покинула родовое гнездо?
Калхоун уныло пожимает плечами.
― Из сокровищницы исчез телепортационный артефакт, но следов активации конкретно этого пропавшего артефакта маги не выявили. Селин его не активировала.
― Значит, якобы она покинула особняк своим ходом, и что? Просто испарилась, великолепно, ― тягучим тоном резюмирует Аттвуд. Естественно, в подобную испаряемость боевой магички он ни капли не верит. ― Магический поиск проводили?
― Проводили. Безрезультатно.
― На чем проводили?
― На нательных вещах дочери, как же ещё, ― ворчит Калхоун.
Аттвуд задумчиво барабанит костяшками пальцев по колену и заключает равнодушно:
― В который раз убеждаюсь в положении: если хочешь получить качественный результат, сделай дело сам, не полагаясь на идиотов.
― Это кого вы сейчас идиотом назвали, Ронар? ― возмущается Калхоун.
Маг закатывает глаза и распоряжается непреклонно:
― Покажите мне спальню дочери.
― Зачем это?
В глазницах без зрачка полыхает фиолетовый огонек. Аттвуд немало раздражен и едва сдерживается, чтобы не сотворить из отца будущей жены покорную нежить. Калхоун послушно покидает постель, ничуть не стыдясь непотребного вида, в остекленелых глазах — ни намека на интеллект.
Просторную, минималистично обставленную спальню Аттвуд осматривает с живым интересом. Представления о невесте у лорда не сходятся: а где же рюши и оборочки, где светлые нежные тона, признаки юности, изнеженности и невинности? Собственно, его невеста не юная фиалочка, боевой маг, и все же лорд немало удивлен, приятно. Он даже на секунду задумывается: а не сделать ли ему этот брак абсолютно настоящим, жаль губить такую любопытную особу.
Аттвуд неторопливо проходит мимо замершего учебным пособием хозяина дома и распахивает двустворчатый шкаф, перебирает пальцами женские наряды, заглядывает в полки, без зазрения совести выдергивает ночную белую сорочку, прикладывает к носу, вдыхая еле осязаемый тонкий женский аромат, заталкивает ее в карман, роется в полках.
― А вот это то, что нужно, ― бормочет, прикасаясь к костяной женской расческе.
Маг окутывает предмет чарами, удовлетворенно вертит в руке, замечая несколько застрявших между зубьями волосков, после чего, предварительно прочистив мозги Калхоуну и невольным свидетелям, включая камердинера, за которым ему пришлось немного побегать, да так, что захотелось кровожадно убить, – покидает гостеприимный особняк.
Глава 16
Селин
По лицу волозят мокрой тряпкой, по груди кто-то самым наглым образом марширует, наглым, потому что я слышу треск ткани под острыми коготками! Ну, Генка. Хвост откручу. У меня здесь нет тонны одежды на любой вкус, чтобы её так неосмотрительно подставлять под расход чьих-то когтей. Морщу влажный от мокрой тряпки нос, шлепаю по чужой руке у моего лица под тихий мальчишеский возглас.
― Селька! ― визжит Око, прыгает по груди к моей голове, впиваясь когтями в одежду, поганец, и тыкается мордочкой мне в подбородок. ― Ты как, Селька? Нельзя же так пугать, засранка малая! Мы тут чуть с ума не сошли, пока ты в отключке отдыхала!
Дергаю крыса за хвост вверх-тормашками.
― Ик! За что, окаянная?! Пущай хвост, пущай, говорю!
― За то, что шмотки мои полосуешь, ― ворочаю языком. ― Ты