Швепса
Друг твоего разума
Пролог
2 июня 1998 г. Австралия.
Совы доставляли «Пророк» в Австралию с месячной задержкой. Сегодня Гермиона получила первую газету.
Дата выпуска — второе мая. День, когда война закончилась.
Она улыбалась самой себе с обложки, но на лице тяжёлым отпечатком лежала усталость. Гарри и Рон обнимали её за плечи, и они выглядели так, словно действительно позировали для колдографии.
Какая чушь.
С виду невозможно было догадаться, но они лишь помогали друг другу не упасть от полного истощения после бойни.
Гермиона не сразу заметила до боли знакомую фамилию в содержании. Но после она за считаные секунды пролистала газету до нужной страницы, начиная нестись взглядом по строкам в поиске нужной.
А потом она перестала дышать.
Одно предложение.
Ровно столько Скиттер отвела погибшей чистокровной семье. Самым мелким шрифтом из всех возможных. Словно это было лишь бесполезным примечанием к тексту.
А не чем-то, что вмиг разбило сердце Гермионы на миллиарды безобразных осколков.
«Семья Малфой при побеге с битвы была погребена под внезапно обрушившейся стеной Хогвартса».
Гермиона не видела, как он умер. Она не знала, что он погиб в день их победы, ведь в спешке покинула Хогвартс, чтобы вернуть память родителям.
Второго июня, спустя месяц, она позволила себе оплакать Драко. И несмотря на то, что находилась на другом континенте, плакала так тихо, чтобы никто и никогда не узнал о её запретных чувствах. Безответных и таких глупых.
С того дня Гермиона не притронулась ни к одной газете.
Ведь она улыбалась на развороте, когда любимый человек погиб на девятой странице. Непримечательной сноской. В левом нижнем углу. Отвергнутый всем миром.
Глава 1
1 декабря 2000 г. Лондон.
Счастье было совсем рядом, но дотянуться до него никак не получалось. Ты мчался к нему, старался изо всех сил, но в конечном итоге, даже если подобрался так близко, как только мог, на расстояние еле слышного выдоха, всё равно оставался ни с чем.
Гермиона не понаслышке знала, как это ощущается. Словно комок в горле или заноза под кожей, которую никак не удавалось вытащить. И она чесалась, не давала покоя. Заставляла каждое нервное окончание дрожать от напряжения. Но стоило начать ковырять и пытаться вытянуть её, становилось ещё больнее. Снова шла кровь, а чёртова заноза так и оставалась на месте.
У Гермионы ни черта не получалось добраться до счастья. Не получалось всё исправить.
— Нет-нет, милая. Эти бокалы на нижнюю полку.
Джин Грейнджер махнула рукой в нужном направлении, и Гермиона послушно кивнула, начиная переставлять сухую посуду. Она вслушивалась в плеск воды из крана, вдыхала аромат родного дома и старалась усмирить сердце, что тут же болезненно сжалось от услышанного.
Теперь мама всегда называла её «милая» или «дорогая». Но почти никогда по имени и уж тем более — дочкой. Как раньше. Так, как хотелось бы Гермионе.
Это причиняло боль. Такую тупую и саднящую. Где-то под мозжечком. Каждый раз напоминало о том, какую роль на самом деле она играла в жизни своих родителей. Роль милой и дорогой знакомой. Порой Гермионе казалось, что было бы куда лучше, если бы они звали её по фамилии. Так бы она начала чувствовать себя частью этой семьи. Хоть немного.
Мама, стоя у кухонной раковины, подала ей ещё одну вымытую тарелку, и Гермиона принялась вытирать её от воды вафельным полотенцем.
— Какие у тебя планы на вечер? — чуть улыбнувшись, спросила Джин.
— Не знаю, — Гермиона пожала плечами.
За последние два года её единственный план был неизменен — вернуть память родителям. Все остальные действия — лишь белый шум, не имеющий абсолютно никакого значения. Сон, еда, чтение книг, консультации колдомедиков, пара часов в компании родителей. И снова сон.
Да, Гермиона, как никогда, чувствовала, что всё её существование потеряло хоть толику смысла, но, еле слышно вздохнув, продолжила:
— Думаю сходить на ярмарку. Сегодня утром на площади поставили рождественскую ель. Пойдёте со мной?
Она оглянулась, тут же находя взглядом отца, сидящего в кресле с чашкой чая. Он наверняка слышал весь их разговор, но, как и всегда, не принимал в нём никакого участия, пока его ответ не становился необходимостью. Он был подчёркнуто вежлив с Гермионой и даже холоден, и это вынуждало сжиматься спазмом всё внутри неё. Как сейчас.
— Ох, — Джин махнула кистью, и капли воды улетели в оранжевую плитку на стене, — мы так наелись, что теперь осталось только посмотреть телевизор и лечь спать.
— Ужин был очень вкусный, мам.
Губы Джин тут же сжались в тонкую линию, а руки замерли. Она так крепко стиснула тарелку, что подушечки пальцев побелели.
Мама всегда так реагировала на все попытки Гермионы достучаться до неё. В мгновение ока выстраивала между ними чёртову стену толщиной с Атлантический океан. Не оставляла дочери ни шанса пробиться через неё.
Повисшее напряжение набатом стучало в висках, и Гермиона уже жалела, что снова подняла эту тему. Ещё одна неудачная попытка. Ещё один проигрыш и шаг назад. Уже… сотый или тысячный? Каждый день она стучалась в дверь и кричала, но ответом ей была лишь неизменная тишина.
И Гермиона сползала вниз, скользя кулаками по шершавому дереву, падала в пропасть. И раз за разом опускалась всё ниже. Словно сдавалась.
Это доводило до безумия. Заставляло чувствовать себя неполноценной. Но она понимала, что все эти мучения — это её вина. Потому что бросила родителей и уехала в Хогвартс. Так эгоистично наплевала на все последствия, с головой окунаясь в волшебный мир. Она должна была думать наперёд и отказаться от опасных приключений с друзьями. Не участвовать в войне. Должна была не забывать, что её родители совершенно беззащитны.
Ей было что терять. И она потеряла.
Гермиона потратила год, чтобы вернуть им память. Отчасти ей удалось: они вспомнили всё.
Всё, кроме того, что у них есть дочь.
Даже сами захотели вернуться в Лондон в свой старый дом. Но с тех пор прошло уже полтора года, а Гермиона так и осталась для них просто знакомой со странностями, что заглядывала в гости пару раз в неделю.
Гермиона тяжело вздохнула, отгоняя от себя сокрушающие мысли.
— Извини, — прошептала она, опуская взгляд вниз.
— Милая, мы же договорились больше не обсуждать это, — с натянутой мягкостью произнесла Джин, домывая тарелку.
— Да. Не знаю, что на меня нашло, — пробормотала Гермиона,
