Требуется эльфийка орку на хозяйство
Алиса Буланова
Глава 1
Фортис
К северу от Лесного королевства и к северо-западу от империи людей пролегает длинный хребет. Самой высокой точкой того хребта считается Рогатая гора. Её склоны изъедены штольнями и трещинами, источающими тепло. Здесь нет ни листвы, ни птиц, только ветер, разносящий сухие частицы пыли и ржавчины. Когда я был мальчишкой, мне казалось, что гора жива, что она рычит и стонет, будто огромный зверь. Но годы прошли, и я понял, стонет не она, а те, кто работает под горой. День и ночь рабочие надрываются в шахтах, рычат и хрипят под её каменной шкурой.
Раньше орочьи кланы кочевали по земле. Воевали между собой и с кем придётся. Так Рогатая гора и попала во владение орков от побеждённых гномов. После этого пленных орков, эльфов и людей стали заковывать в кандалы и тащить в шахты. В те времена у орков была дурная слава. И мало кто решался даже заговаривать с нашим братом.
Но вот уже лет сто, как кланы осели на одном месте и вместо бесконечных войн начали торговать со всеми. От рабства тоже пришлось отказаться, поскольку толку от низко мотивированных работников было мало. И даже физическое насилие не помогало. Постепенно рабов вытеснили вольные наёмники. Поскольку орочьим бригадирам было безразлично на их прошлое, то сюда, на Рогатую гору, со всего Астмириона стали стекаться солдаты-дезертиры, еретики и отступники культа Керкуса и просто все остальные, кто не хотел мириться с той судьбой, что была уготована им с рождения. И орки нанимали всех, кто был в состоянии держать кирку.
При этом простой работу в шахтах назвать никак было нельзя. И многие из тех, кто хотел лёгкого заработка, уходили разочарованными. Были и те, кто пытался выехать на чужом горбу. Но орочьи бригадиры следят за порядком в шахтах и решают все спорные вопросы. Раньше нашим орудием был кнут, а теперь — учётная книга.
Я начинал работать в шахтах ещё когда бригадиром был мой отец. Он учил меня уму-разуму: как вести учёт и как говорить с работниками, чтобы они тебя слушали. Потому, когда он ушёл на покой из-за больных коленей, я смог занять его место. И хотя некоторые до сих пор считают меня слишком зелёным, я доказал, чего стою не словом, а делом. У моих бригад всегда одни из самых лучших показателей добычи магических кристаллов и руды.
А ещё я предан работе, как никто другой. Хотя близ деревни у меня имеется большой, хороший дом, я дни и ночи провожу на рудниках. Я понимаю, что однажды такой образ жизни меня убьёт, но вести полноценное хозяйство у меня не остаётся ни времени, ни сил.
В первый за месяц выходной я просыпаюсь дома и понимаю, что моя постель воняет плесенью. Оглядываю комнату и осознаю, что изнутри мой дом похож на заброшенную лачугу. Я вздыхаю и поднимаюсь. Голова гудит, ноги ватные — вчера с моими работягами выпивали допоздна.
Умывшись во дворе в кадке с цветущей водой, я отправляюсь в деревню. Вниз по каменной тропе, мимо высоченного бурьяна и требующего срочного ремонта забора. Солнце светит в безоблачном небе, но свет его тусклый, будто в закопчённом окне.
Дорога моя неизменно лежит в таверну «Розария». Прохожу внутрь и у меня появляется чувство, будто и не уходил отсюда вчера: тот же скрип половиц, крики и хохот в углу. Контингент тоже сплошь знакомый, кто-то даже кивает приветственно. Всё же к оркам нынче отношение чуть потеплело. Не так чтобы сильно, но всё же…
— Смотри-ка, живой! — хозяйка Розария качает головой и ставит на стол передо мной миску похмельной похлёбки.
— Пока ещё не совсем, — отвечаю хрипло. Похлёбка дымится, пахнет чесноком и курицей. — Сейчас поем твоей стряпни и оживу.
Она становится надо мной, скрещивая руки на груди.
— Тебе бы жениться, — говорит с каким-то даже сочувствием. — А то совсем одичал. Пропадёшь, если будешь так жить.
— Жену любить надо, — говорю, глядя на пятно жира на поверхности похлёбки. — А ещё следить, чтобы её никто не обижал. А когда мне это делать? Я всё время на рудниках.
Хозяйка поджимает губы и кивает, соглашаясь.
— Мне бы работницу найти на хозяйство, — продолжаю я задумчиво. — Ну чтобы кашеварила там, приборку какую-то организовала.
— Человеческие женщины вряд ли к тебе пойдут, — произносит она, глядя в окно. — Во-первых, испугаться могут твоего дикого вида. А во-вторых, больно уж дом твой на отшибе. Народ подумать не то может.
— А если не человеческую? — размышляю я вслух. — Эльфийку, к примеру. Эти нашего брата не боятся.
— Скажешь тоже! — усмехается хозяйка. — Да где ты сыщешь в наших краях эльфийку. Да ещё такую, что по доброй воле согласится бельё стирать и обеды готовить?
Она смеётся и уходит в сторону кухни. А я остаюсь. Доедаю свою похлёбку в тишине.
Сквозь оконную щель пробивается солнечный луч и ложится на стол. Запах еды и старого дерева успокаивают и нагоняют сон. За окнами кто-то ругается с мулом. Кто-то зовёт ребёнка по имени. Жизнь кипит за пределами таверны, как шахта в час пересменки.
Кладу медную монету на стол и выхожу на улицу. Воздух тёплый, но с гор тянет свежестью. Я вдыхаю её полной грудью и делаю несколько шагов в сторону дома.
— Уважаемый… — окликает меня кто-то сзади.
Я оборачиваюсь и вижу, как ко мне, прихрамывая, спешит некто в плаще с капюшоном. Я невольно подмечаю, что этот некто крайне хорош собой. Медные волосы выбиваются из-под капюшона и поблёскивают на солнце. И пусть лицо скрыто в тени, но мой взгляд всё равно выхватывает благородные тонкие черты и глаза, пронизывающие насквозь. Я вдруг понимаю, что передо мной самая настоящая эльфийка. Понимать-то понимаю, но не верю! Лесные эльфы — народ слишком гордый, они редко покидают пределы своего королевства. А морским тут делать нечего. Порт Либертерра в двух неделях пути отсюда.
Подойдя ближе, незнакомка снимает капюшон, и я убеждаюсь, что она действительно эльфийка. Зеленоглазая, остроухая и красивая, как сама бездна!
— Добрейшего дня, — смущённо произношу я. — Чем могу помочь?
— В таверне я слышала, ты ищешь работницу, — незнакомка отводит
