– Это ты забыл, что для был всем миром. Я ради семьи отказалась от любимой профессии, подруг, светской жизни. А ты?

Я пытаюсь вырваться, но Глеб не отпускает.

– Я так скучал по тебе, Дина! Так скучал! Пойдем домой.

Мы стоим посередине двора, люди проходят мимо, косятся на нас, но мне все равно. Я будто вернулась в родную гавань, в теплые объятия любимого мужа, который…

Изменил своей первой любви со мной.

А потом изменил и мне с ней.

И этот замкнутый круг не разорвать простыми объятиями. На жизнь втроем я не соглашалась.

Я решительно отстраняюсь, вытираю слезы. Яблоки, о которых я забыла, снова падают на асфальт. Они катятся под горку, и я внезапно понимаю: вот так же под горку покатится и моя жизнь, если вернусь обратно.

– Не рви мне душу, прошу, – говорю уже спокойно и холодно. – Разбитую посуду не склеишь, разорванное в клочья счастье не вернешь. Подпиши документы о разводе.

Я иду к дому. Глеб стоит понурый и расстроенный.

– А если я подпишу, ты вернешься? – кричит он наконец.

– Если подпишешь, я подумаю…

Эпилог

Передвижные выставки русской современной живописи имеют успех. Я с восторгом погружаюсь в новую работу. Впервые чувствую себя на своем месте и очень стараюсь. Нас хвалят в прессе, мы получаем много положительных отзывов от ценителей живописи, а желающих приобрести картины так много, что наш фонд тает на глазах.

Я продала почти все свои картины и вложила деньги в общее дело. Оставила только себе «Замерзшую весну», слишком она напоминала мне о собственной жизни. А этот огромный, два на два метра, холст сразу привлекал внимание посетителей выставки, где бы мы ее ни открывали.

– Березка плачет ледяными слезами, – сказала о картине одна девочка, когда мы впервые повесили ее на стену.

– Действительно, плачет, – удивилась мама девочки. – Ты точно подметила, доченька. Так и хочется ее согреть любовью и теплом.

Их разговор перевела мне с французского языка Елена.

– Знаешь, – подруга задумчиво посмотрела на картину, – а в ней что-то есть такое, что рвет сердца. «Замерзшая весна» – звездочка нашего фонда.

Вот так я и не заметила, как миновала весна, пролетело лето, пришла с дождями осень. Лялька окончила школу и легко поступила в академию живописи в Париже. Сейчас моя девочка усиленно изучает язык, чтобы начать учиться со второго семестра. Она стала очень самостоятельной, захотела жить в общежитии, чтобы быстрее влиться в творческую среду.

Я ее всячески поддерживаю: мы каждый день разговариваем по видеосвязи, созваниваемся, она делится со мной любой мелочью. Раньше у нас не было такой близости, муж и свекровь отнимали у меня внимание дочери.

А еще у моей девочки доброе сердце. Она сама попросила данные сводной сестры, встретилась с ней, и теперь Катя ее лучшая подруга.

– Лялька, ты уверена в своих действиях? – встревожилась я, когда дочь впервые позвонила сестре.

– Конечно, мамуль! Папка был со мной восемнадцать лет, а с Катей всего лишь два года. Пусть и ей достанется немного любви.

Глеб все же подписал документы о разводе. Я теперь свободная женщина. Но он надежду не теряет, тоже звонит каждый день, говорит, как скучает, рассказывает о своих издательских планах. Это правда, что время лечит любые раны. Вот так случилось и у нас. Мы будто пережили кризис и вернулись к нормальным дружеским отношениям.

Только Влад пропал. Он, как ребенок, обиделся на меня за резкий разрыв и ушел в тень: не отвечает на звонки и сообщения, и сам ни разу не позвонил.

– Дина, как думаешь…

Я стою у окна и смотрю на суетливый центр Барселоны. Сюда мы прилетели уже в конце октября для проведения юбилейной выставки. Мимо окон галереи торопятся туристы, студенты и обычные жители. Сильный ветер рвет из рук зонты, распахивает пальто и плащи. Люди прячут носы в воротниках и шарфах и бегут, бегут, бегут…

Мне тоже грустно. Я постоянно думаю, как там Россия, как столица, и понимаю, что соскучилась по дому, по родному языку, по…

Трясу головой, прогоняя упаднические мысли. Не хочу! Обратной дороги нет.

Вот только проклятое сердце с этим не согласно.

– Да, слушаю, – я поворачиваюсь к Елене.

Лучше заниматься делом, чем тосковать.

– Я предлагаю после выставки провести аукцион и пригласить знаменитостей. Как думаешь?

– О! Здорово.

Меня восхищает предприимчивость новой подруги. У Елены есть нужные связи и контакты, чтобы заниматься бизнесом на мировом уровне. Я вообще удивляюсь, что она взяла на работу меня, рядовую домохозяйку, поэтому очень стараюсь ее не разочаровать.

– Я хочу выставить на аукцион «Замерзшую весну», – Лена делает паузу, пристально смотрит на меня и ждет реакции.

А я будто получаю удар прямо в сердце, вздрагиваю, хватаюсь за грудь, лишаюсь полноценного вдоха.

– Нет, не могу, – качаю я головой, едва придя в себя от шока, слезы невольно наворачиваются на глаза. – Не хочу.

Лена встает из-за стола, подходит ко мне, промокает салфеткой влажные дорожки на щеках. Я отшатываюсь.

– Посмотри на себя, – говорит она, – ты как натянутая струна, не можешь отпустить жизненную ситуацию. И мне кажется, именно эта картина нитью связывает тебя со старым миром.

– Нет, – сипло твержу я. – Не отдам. Если нужно, я уволюсь.

Я даже представить не могу, что картина, в которой моя душа, перейдет в чужие руки.

– Девочка моя, – Елена не отводит от меня взгляда, – ты все еще в глубокой депрессии. И никогда не выйдешь из нее, если не сделаешь усилие над собой.

– Нет у меня никакой депрессии!

Я ухожу из кабинета Елены, который она арендовала на период выставки в галерее «Villa del Arte». Брожу по узким улочкам центра, сбиваемая с ног сильным ветром, сажусь за столик уличного кафе на набережной.

– Carajillo, siñorita? – подлетает ко мне официант.

Я уже знаю, что карахильо – это кофе с добавлением бренди или рома. Хочу отказаться, но обращение «сеньорита» неожиданно поднимает настроение.

– Carajillo, por favor.[2]

Я потягиваю кофе, он горячей волной растекается по крови.

«Черт возьми, Елена права!» – осеняет меня. – «Пора окончательно избавиться от старой жизни!»

Я набираю номер Симки.

– О, Динь-Динь! – вскрикивает та. – Как я рада!

На заднем фоне слышится мужской голос. Незнакомый.

«Наверное, в магазине», – решаю я и рассказываю о предложении Елены.

– Представляешь, она говорит, что у меня глубокая депрессия, – жалуюсь ей.

– А я с ней согласна! – рявкает Симка. – Что ты держишься за эту картину? Ты еще пачку подобных