Если честно — плевать. Я даже рада. Во-первых, ничего плохого в его помощи я не вижу. Во-вторых, я свою работу выполняю качественно; не опаздываю, не подвожу начальство. Не лажаю. Свои отношения мы не выпячиваем напоказ. Короче говоря, я не сволочь. Все честно, поэтому чего мне чувствовать себя некомфортно? Да и, если совсем честно, чувствовать себя некомфортно — дело дорогое. У меня нет на это средств, ровно как и на гордость. Быть может, когда-то там давно в сердце неприятно кололо, но это было давно и совсем недолго. Ровно до того момента, как я, впервые получив крупную сумму на руки, не приехала домой с подарками для своих братьев.

Господи, как Слава был счастлив новому рюкзаку…

Я потом рыдала в старой, обшарпанной ванне, закрыв рукой рот. Он был так счастлив! И как же он на меня смотрел…глазами, полными восхищения и чистейшей благодарности…

Все еще считаете, будто у меня есть деньги на «комфорт»? Их нет. Даже не денег — ресурса. Любую душевную свою смуту я вывезу, лишь бы всегда видеть их глаза такими — счастливыми…

Перевожу взгляд на Рому. Да, он все знает о происходящем в моей семье, но лишь на словах. Я боюсь показать ему уродливую истину воочию; боюсь, что он меня после этого бросит.

Он уставший дико. Только с рейса из Германии, а я его огорошила. Несексуальным подарком, который так и остался нетронутым; и даже невкусным «завтрако-ужином». Я долбанула ему по темечку, когда, открыв дверь, он обнаружил меня в слезах и полностью одетой, с дорожной сумкой в руках.

Мама позвонила.

Отец бухал, и на этот раз ничего не обошлось. В какой-то момент он словил белку, сломал дверь в нашу с братьями комнату, и напал на Славу. Думаю, хотел самоутвердиться, нашел момент, когда Ильи дома не было, и напал на самого беззащитного человечка в своем окружении — на младшего своего ребенка. Илья уже довольно вытянулся, и из категории «детей» перешел в новую. Он стал юношей, который легко может дать сдачи…

Ублюдки всегда боятся тех, кто может дать сдачи. Золотое правило, высеченное на скале времени, и от него никуда не деться.

Отец сильно избил его и мать, которая больше пострадала в попытках защитить моего брата. Она позвонила мне, когда его забирала скорая помощь; она рыдала. И я больше ни о чем не думала…

- Тебе надо было остаться дома, - упорно продолжаю, но шепотом, - Это не твои проблемы, Ром. Тем более, ты только что приехал из командировки и…

Рома переводит на меня взгляд, от которого я замолкаю. Не из-за того, что он злой или опасный. Наоборот. В его глазах столько тепла и мягкости, благодаря которой я вспоминаю — на улице лето, а я люблю лето…

Он бережно берет мою ладонь в свою, потом поднимает ее и подносит к губам.

- Я с тобой до конца. Куда угодно. И твои проблемы — мои проблемы, Лер. Хорошо?…

Сейчас

Обрывки былого, как густой кисель, из которого не хочется возвращаться в прохладную реальность.

Я вырываюсь медленно.

Вдыхаю поглубже, потом открываю глаза — сначала не понимаю, где очутилась. Спину печет, я нахожусь в кругу света; дальше — темнота. Пахнет сыростью, грязью, камнями. Немного дождем, но, скорее всего — это не дождь; сверху не капает.

Моргаю еще, потом упираюсь в землю ладонями — в них впиваются острые камушки. Морщусь, но медленно поднимаюсь. Кашляю. В воздухе стоит отголоски пыли, и они же покрывают мой светлый костюм, волосы и кожу. Оглядываюсь, но понимания все еще нет, зато фокус начинает распространяться дальше освещенного круга. Вижу неровные, серо-коричневые стены. Вижу, что из пола торчат высокие копья, а потом меня как будто по затылку бьет воспоминаниями.

Дурной шмель.

Каменный капкан.

Рома.

Как я не хотела, чтобы он снова видел меня в неприглядном свете, но как плевать стало, когда до меня дошло, что гребаному укурку действительно побоку, сколько человек он привезет на остров и сколько увезет.

Вспоминаю панику, накрывшую меня с головой. И радость, что Измайлов оказался рядом…ему не было плевать.

А потом оглушает хруст и чувство свободного падения…

Я резко опускаю глаза. Рома распластался подо мной, и он все еще без сознания — бледный, весь грязный и взъерошенный, изо лба течет кровь. Паника, окатившая меня ранее, меркнет моментально. Если честно, кажется, я раньше никогда так не боялась…

Сердце замирает. Дыхание пропало. Руки начали трястись, а я этого даже не заметила! Меня будто резко переключило с растерянности на дикий-дикий ужас, заполняющий каждую частичку мою…

- Ром?... - шепчу.

Голос сломался из-за слез, и я ощущаю их в своих глазах. Это не пыль, не реакция на свет — это ужас от осознания, что я его могла потерять…по-настоящему.

- Рома?...

Зову, и больнее той тишины, которую я слышу в ответ…не было ничего. Ничего не было больнее! Даже та сцена в нашем доме, в нашей спальне…она просто стерлась. На это мгновение, когда он мне не отвечает — я ничего внутри не чувствую.

Будто бы все оборвалось.

Нет ничего! Ни хорошего, ни плохого. Одна лишь пустота…

Трясущимися руками тянусь к его лицу. Касаюсь щек, грудь сдавливает сильнее. Мне кажется, будто он холодный! И запах его крови заполняет все на свете.

Оттесняет.

Выжигает…

Вспышка проносится перед глазами. Накатывает яростный страх, и я со всех силы бью его по щеке.

- Рома!

Рома резко дергается.

О господи…

Облегчение жарит. Моментально. За ледяным котлом ужаса, я попадаю в блаженство тепла и подаюсь вперед. Так хочется его обнять, прижать к себе и понять, что с ним все хорошо!

Но я сдерживаюсь.

Вместе с небесно-голубыми, живыми глазами, распахнувшимися и уставившимися на меня — возвращается дистанция…

Бесит, если честно. Мне моя реакция на него, как кость в горле.

Какая же ты скотина…посмотри, что сделал с нами! Ты виноват! Что я стесняюсь своей реакции, что я оправдываюсь перед собой и запрещаю думать о чувствах, все еще живых в моем сердце!

Ты такая мразь…

Из-за тебя мне стыдно за собственную душу! Козлина…

- Хм, - шиплю, отстраняюсь, кривя лицо так, чтобы даже он видел, - Я думала, ты помер. Хорошо, что нет. Твой хладный труп вполне мог привлечь мелких зверьков, а они