— Я пыталась уговорить его хотя бы повидать сына, но Баев вообще предпочел игнорировать, что у Платона есть мать! И то, что Платоша оказался в баке, не случайно — я должна была его забрать!

— То есть? — от услышанного мне становится нехорошо. То есть это было спланировано? Это не Марату хотел кто-то насолить, а просто мать ребенка подговорила бывшую работницу вынести малыша и оставить в баке?

Поневоле я вспоминаю, как нашла Платона, едва одетого. Рядом никого не было, это абсолютно точно. Да и за то время, что ребенок был у меня, его начали искать слишком поздно, он бы замерз в таком виде, если бы весь этот период находился на улице! И вот это было спланировано?

— Подожди, — прерываю я открывшую было рот Женю, — я нашла Платона чуть ли не голышом! Почему было просто не договориться с няней, чтобы она отдала тебе ребенка с рук на руки? Мы же, черт возьми, не в криминальном фильме! Не следил же Марат за каждым твоим шагом!

— Она и должна была его отдать мне.

— Ты же сказала, что Платон не случайно в баке оказался.

— Да… то есть… сначала все так и должно было быть: няня забирает у меня деньги и отдает ребенка мне в руки. Но потом она вдруг позвонила и стала требовать сумму в два раза больше, чем раньше! А у меня просто не было таких денег. Я начала вызванивать знакомых, пыталась оформить кредит, но мне сказали, что такие деньги без обеспечения и так быстро мне никто не даст… Она пригрозила выбросить Платона, как ненужный мусор, если я их не привезу через час!

Несколько секунд я молчу, переваривая информацию, а потом задаю резонный вопрос:

— Если дело повернулось так, почему ты не позвонила Марату?

— Я позвонила другому своему знакомому… он пообещал помочь найти ребенка.

— Но денег не дал?

— В тот момент она уже выкинула малыша… так она мне сказала. И прислала фото… подожди…

Женя снова лезет в сумочку, копается в ней недолго и, выудив телефон, спустя полминуты находит нужное изображение. Сразу после этого девушка кладет смартфон передо мной. Я разглядываю фото Платона на дне мусорного бака и у меня в душе все сжимается, стоит только вспомнить тот день и лютый мороз, стоящий на дворе.

— Там счет шел на минуты… твой Назар искал бы уже неживого ребенка, — глухо говорю я.

— Мы искали его! Искали так быстро, как могли! — оправдывается Женя.

— Почему ты не позвонила Марату? — настаиваю я на своем. — Здесь ведь речь буквально шла о жизни и смерти!

— Как ты не понимаешь?? Я бы потеряла возможность вернуть сына вообще!

— Ты сына могла потерять! — рявкаю я во весь голос.

На нас оборачиваются посетители и приходится взять себя в руки и стиснуть кулаки, чтобы сдержаться и не привлечь еще больше внимания.

— Я знаю… знаю… — бормочет Женя, глотая слезы и заикаясь, — но в тот момент… попытайся меня понять. Он ведь отнял его у меня, я… даже на руках ни разу его не подержала… Это мой малыш, а я… я откачиваю молоко из груди и думаю о нем. Хорошо ли он кушал, что именно кушал, не болеет ли он. Я ничего не могу делать, все из рук валится.

Я сглатываю горький ком, глядя на заплаканную изможденную женщину.

— Я… сожалею… — выдавливаю еле слышно. — Может, стоит поговорить с Маратом? Может он все же разрешит тебе встречаться с сыном?

Женя всхлипывает и горестно мотает головой.

— Нет. Он уже сказал. Я пыталась недавно снова добиться с ним встречи, но его охрана просто вышвыривает меня, стоит только подойти ближе, чем на километр к дому. Я не шучу. Ты вот шутила про слежку… так вот, Баев даже ко мне людей приставил, они следят всюду. Вчера я пыталась доехать до его офиса. Когда вышла из такси, меня аккуратно под локоток взяли и — в сторону, в сторону. Бугай метра два длиной. Ты, говорит, если жить хочешь, топай отсюда, иначе найдут тебя в канаве со свернутой шеей. Попробуешь в газеты рыпнуться или скандал поднять — пожалеешь.

Я слушаю рассказ и не могу поверить… образ Марата, тот, что сложился в голове за все дни, что мы знакомы, совсем не вяжется с таким бессовестным ублюдком, отобравшим ребенка. С другой стороны, он ведь сказал, что мать не хочет и знать Платона, а тут вот она, заплаканная и с синяками под глазами от бессонницы… Да и он ясно дал понять свою неприязнь, с такой злостью говорил о бывшей. Неужели он и правда так поступил?

— Я… не знаю, что сказать. Я могу попробовать поговорить с Маратом, чтобы он разрешил встретиться с малышом, но…

— Не надо, — обреченно мотает головой Женя, — Он не разрешит. Пожалуйста, просто дай мне с ним увидеться. Я не прошу его забрать, просто хочу увидеть. Хоть на пять минуточек! Ты ведь сама женщина, ты должна меня понять! Пожалуйста, прошу тебя…

Я замолкаю, во все глаза глядя на девушку и не зная, что сказать. Женя смотрит на меня с невыразимой мольбой, губы девушки дрожат и по щекам текут слезы. Она выглядит так, будто вот-вот и у нее случится нервный срыв.

— Н-не знаю… Женя, пойми меня, я не могу вот так… я ведь, по сути, посторонний человек, я не могу принимать такие решения, — выдавливаю я тихо и виновато заглядываю в глаза.

Надежда в глазах Жени гаснет, а кажется, как будто в человеке последний фитилек потушили. Она опускает голову, обреченно кивает.

— Да… да, ты права… это ведь, в целом, не твое дело. Хата с краю и все такое… извини, — бормочет девушка едва слышно и мне становится еще паршивее от своего ответа.

Евгения вытирает поспешно слезы, лезет в сумочку и, отыскав ручку, быстро черкает что-то на обрывке бумажной салфетки.

— Вот… знаешь, мой номер. Если вдруг передумаешь. Или можешь прислать хотя бы фото моего малыша. Я буду… буду очень благодарна, — почти шепчет она. — Извини, что отняла время.

Подтолкнув ко мне бумажку, Женя встает и, задвинув стул, уходит в сторону выхода. За ней сразу же идет Назар. Я провожаю взглядом девушку и у меня мурашки по коже бегут.

А что, если все, что она сказала — правда? Практически для любого мужчины бывшая — просто мегера, они ее последними словами назвать готовы. Вдруг Марат на самом деле из тех, кто мстит женщинам, что ушли от него первыми? Я, конечно, не