– Да ё моё, Ольга! Ты себя слышишь? Мы с тобой о Мише говорим.

– Тебе никто права о Мише говорить не давал. Мы с тобой о нас говорим.

– Чего о нас говорить. Я люблю тебя, поэтому мы сейчас рядом. Ольга, с ума сойти, ты мне сына подарила!

– Ничего, в смысле никого я тебе не дарила. Сын мой. И да, по поводу твоей помощи, – я, наконец, вымыла руки, провела по лицу. Села на стул, набралась смелости:

– В момент, когда мы встретились вновь, я была в самой сложной ситуации. Авария, беспомощность, выгнали с работы, тётка шантажом заставила чуть ли не съехать из собственной квартиры, угрожая рассказать тебе о моём сыне…

– О нашем сыне…

– Что? – я не расслышала, утонув в собственных переживаниях…

Роман притянул меня к себе:

– Так, давай успокаиваться. Ты моя жена, у нас сын, я люблю вас. Исходим из этого.

– Или я с ума сошла, или пропустила что то очень важное. Когда это я стала снова тебе жена.

– Вот сейчас и стала. Делаю тебе предложение: выходи за меня.

Глава 25

Глава 25

– Так, давай успокаиваться. Ты моя жена, у нас сын, я люблю вас. Исходим из этого.

– Или я с ума сошла, или пропустила что то очень важное. Когда это я стала снова тебе жена.

– Вот сейчас и стала. Делаю тебе предложение: выходи за меня.

– Я дважды на одни и те же грабли не наступаю, Ольшанский.

– А придётся. Я люблю тебя, Ольга. Ты знаешь, я дважды одно и то же не повторяю.

– Да? А придётся. – вернула ему его же слова, – Скажи, Роман, чего ты так в Мишу вцепился. Неделю назад ты даже не знал о его существовании. Теперь зачем он тебе нужен?

- Оля, я люблю и любил тебя всегда. Так случилось, что гордыня разъела наш брак. Я виноват. Прости меня. Оказывается, у меня есть сын. Не знаю, как жил все эти годы без вас. Больше не проживу минуты. Я ответил на все твом вопросы?

Я помалкивала. Это всё было так неожиданно...

Ольшанский дышал паровозом, а я наоборот, совершенно успокоилась, отвернулась от него, бросила в бульон пару горошин душистого перца, лаврушку и стала запускать туда пельмени.

Воспалённое сознание постепенно остывало. Я так устала в этой перепалке, не осталось сил орать самой и слушать его.

Большая кастрюля с куриным бульоном замерла, насторожилась прежде чем закипеть снова, принимая ровные фигурки желтоватого теста. Я медленно помешивала варево большой шумовкой, лихорадочно соображая, что делать.

Я ведь собиралась сегодня распрощаться с Ольшанским. Оставаться тут уже не имело смысла. То есть надо было обрубать это вновь проснувшееся знакомство. Мы ведь после расставания оба никогда не искали встречи, смертельная обида не давала помириться с прошлым. И хотя я уже выяснила для себя, что как любила эту двухметровую скотину, так и люблю, но ломать жизнь своему мальчику не буду. Только это было ДО нашего разговора сейчас.

Роман потёр лицо:

– Не молчи.

– Обрекать сына на свидания с воскресным папой я не намерена. – вывалила на него залпом слова и сама выдохнула. Как точно я подметила название всем этим приходящим папашам “воскресные папочки”. Гады. Всегда такие напомаженные, спокойные, уверенные, щедрые. А что тут трудного. Встретился на пару часоа, принёс машинку, послушал вполуха детскую болтовню и ушёл. Ни тебе купать, кормить, зашивать дырки и мазать зелёнкой, ничего воскресному папе не полагается.

– Ты что такое говоришь, Ольга. Я хочу быть в вашей жизни каждую минуту, причём тут воскресный.

– Ты реально думаешь, что будешь отличным папой, Ольшанский?

Он как то беспомощно смотрел на меня:

– Разве нет?

– Судя по Эвелине – сомневаюсь.

– А я нет. Сейчас пойду и скажу Мишке, что он в этом мире не безотцовщина.

Я подняла лицо , смотрела в глаза бывшему мужу, качала головой:

- Я не знаю, что делать.

- Оля, я всю ответственность беру на себя. Пожалуйста, милая, любимая, мы всё начинаем сначала. У Миши есть мать, отец . Даже сестра есть.

Я всё ещё пыталась скрыть радрсть облегчения. Как же я боялась, что Ольшанский узнает о Мише. Вот, узнал. Я вдруг спохватилась:

– Ну, и как мы теперь скажем Мише, что у него объявился отец?

– Нормально, как все люди между собой говорят. Так и скажем.

Ольшанский нежно потащил меня за локоть, я вывернулась:

– Нет, стой. Не сегодня, не сейчас, – я сама не знала почему упорствую, я просто не была готова к тому, что это случится сегодня, сейчас.

– Почему?

– Я не готова вас знакомить. Мне надо прийти в себя, подумать, решится.

– Ты уже четыре года решалась, так и не решилась. Ещё четыре года подождать?

– Надо ребёнка подготовить, я и слов то не найду. И ещё. Ну, скажешь ты ему: “я твой отец” и дальше что?

– А чего ты ждёшь?

– Меня больше волнует чего ждёшь ты, Ольшанский. Вдруг твои ожидания разобьются, может быть Миша вовсе не мечтает о папе. Пропустит твою новость мимо ушей, ты разозлишься, обидишься. Назавтра выкинешь его из головы, а мне потом что делать.

– Хватит уже придумывать пьесы. Я с симпатиями своего сына сам разберусь.

– Может быть не сегодня? – я всё ещё цеплялась за надежду оттянуть этот миг.

– Сегодня. Сейчас скажем, идём.

Я успела маякнуть Людмиле, кивнув на пельмени, она шёпотом спросила:

– Сразу накрывать?

Я кивнула.

Он взял меня за руку, повёл на террасу. Я семенила за стальным, здоровым мужчиной, тащившим меня как куклу за собой. Мямлила:

– Роман, пожалуйста, не надо, я так боюсь. Дай мне время подготовить ребёнка.

Он остановился, резко повернулся ко мне, я не ожидала , что он затормозит так внезапно, ткнулась в него грудью:

– Чего ты боишься, Оля?

Я облизнула губы, продолжала мямлить, пытаясь подобрать слова и быть убедительной:

– Я… ты…, да просто я боюсь, что ты поломаешь нам с сыном тот мирок, который я создавала. Понимаешь, нет? – о, у меня проснулся здоровый эгоизм: – Я не хочу снова провалиться в болото, где надо будет каждый день утром смотреть на себя в зеркало и убеждать саму себя, что я сильная. Что я справлюсь. Что если я сегодня не пообедаю, то у меня хватит денег купить дорогой сироп от кашля.

Я всхлипнула, отошла от Ольшанского на шаг, прижала руки к груди. Мы так и стояли друг напротив друга в пустом длинном коридоре, я, как парламентёр, старалась быстрее вывалить все факты:

– Я не переживу через пару недель наутро, когда мне надо будет объяснять Мише, почему папа к нам не приезжает и врать, что ты скоро приедешь. Потому что ты сегодня весь в чувствах, а завтра они у тебя остынут и всё!

Роман удивительным образом не перебивал меня.

– Всё?

Я похлопала глазами, кивнула. Неужели убедила.

– Есть ещё хоть одна причина, по которой ты боишься познакомить нас?

– Назови мне, Ольшанский, хоть одну причину, почему я не должна этого бояться?

Он наступал на меня:

– Потому что я мужчина. Твой мужчина. Отец нашего сына.

Малахит его глаз горел огнём, я видела, мой бывший терял терпение. Сейчас его глаза горели странным огнём, о притянул меня к себе:

– Ты уже отомстила мне, наказала так жестоко, что выдрала мне сердце. Всё, эта тема исчерпана.

– Я не давала тебе согласия.

– А я и не спрашивал.

В наступившей паузе было слышно наше дыхание. У меня сердце учащённо колотилось о рёбра, я чувствовала, как всё плотнее сжимаются ладони Ольшанского на моей спине, он потянулся ко мне. Силы сопротивляться внезапно закончились.