Городская площадь была набита народом, и люди жадно вытягивали шеи, стараясь получше разглядеть то, что происходило в центре городской площади. Обычно английская толпа относилась к публичным казням скорее как к развлечению, чем как к печальному и скорбному событию, но когда собравшиеся зрители увидели осужденную девушку, в их настроении произошла разительная перемена. Мейбелл была прелестна и казалась олицетворением неземной грации. Она предстала перед народом воплощенной грезой и сбывшейся мечтой, принявшей материальную оболочку, и люди принялись недоуменно перешептываться, гадая, как могли приговорить к смерти такую поразительную красавицу. Вдобавок, кроткий вид девушки никак не вязался с представлением о ней как об опасной преступнице.

Мейбелл была настолько поглощена своими внутренними переживаниями и страхами, что не замечала появившегося сочувствия толпы, которая специально собралась, чтобы развлечь себя зрелищем ее казни. Больше всего в этот момент ее заботили переговоры с палачом, которого она должна была уговорить, чтобы он пожалел ее и оборвал ее жизнь быстро и без лишних мучений. В эту эпоху осужденные на казнь должны были платить палачу, если хотели, чтобы он выполнил свои обязанности по отношению к ним хорошо и добросовестно. К отчаянию Мейбелл у нее не было денег. Драгоценности у нее тоже отняли, и у нее оставалось только обручальное кольцо, подаренное ей Альфредом. Поначалу девушка даже не хотела думать о том, чтобы расстаться со своим сокровищем, которое было залогом ее будущего супружества с любимым, но при виде плахи ее невольно начала бить мелкая дрожь от ужаса. Поэтому, немного поколебавшись, девушка сняла с пальца заветное алмазное колечко и, подойдя к палачу, высокому мужчине в черной маске и седеющей бородой, сказала ему:

— Добрый человек, у меня ничего нет, кроме этого кольца. Возьмите его и будьте ко мне милосердны, постарайтесь оборвать мою жизнь с одного удара.

— Не извольте беспокоиться, миледи, — ответил ей палач, забирая кольцо. — Шея у вас длинная, гибкая, так что я не промахнусь. Прошу прощения, что я вынужден лишить вас жизни.

— Прощаю вас от всего сердца, ведь вашей вины нет в моей преждевременной кончине, — ответила бедная девушка, снова задрожав от невыносимого ожидания своего конца.

Казнь должна была начаться с появления короля, но Яков Второй довольно долго не появлялся на публике. Наконец король показался возле центрального окна здания городского магистрата с осунувшимся лицом, с красными и воспаленными от бессонницы глазами. Как было видно, не только Мейбелл провела ночь без сна. По знаку судебного пристава один из помощников палача завязал девушке глаза черным платком, после чего повел ее к плахе и помог ей опуститься перед ней на колени. Плаху доставили довольно низкую, всего десять дюймов высотой, со специальной выемкой для подбородка. Мейбелл почти легла на нее, вжавшись подбородком в грубое дерево. Как в тревожном сне ей послышались тяжелые шаги палача, направляющегося к топору, воткнутому в обрубок дерева, и леденящий ужас снова окатил девушку с головы до ног. Она крепко зажмурила глаза, хотя из-за закрывающего ее глаза черного платка ей ничего не было видно, что происходит на эшафоте. Но разыгравшееся воображение лучше всякого зрения рассказывало ей о действиях человека, который должен был отрубить ее голову, и она почти досадовала на его медлительность, которая продлевала ее пытку ожидания смертельного удара.

Держащий топор палач приблизился к маленькому тельцу, распростертому возле его ног, и Мейбелл начала лихорадочно читать молитву.

— Господи, прими мой дух в Твои руки, — молилась она, обращаясь в последнюю минуту своей жизни к Богу, не сомневаясь, что вот-вот на ее шею обрушится страшный удар топора, разрубающий ее жилы и крушащий ее кости. Но вместо этого две крепкие мужские руки оторвали ее от плахи, поставили на ноги и сорвали с ее лица черный платок, возвращая ее глазам казалось бы навсегда утраченный свет солнца. Мейбелл стояла, ничего не понимая. Перед ее глазами танцевали звезды, до нее доносился одобрительный гул толпы, кричали дети. Как оказалось, в последний момент не выдержали нервы у самого короля Якова, и он отменил казнь осужденной фаворитки, не взмахнув своим платком, который должен служить знаком для палача рубить голову.

Судебный пристав объявил о помиловании леди Уинтворт, и королевский офицер повел девушку в епископский дворец, где ее ожидал король.

Роскошная королевская спальня встретила Мейбелл запахом ладана и воска всю ночь горевших свечей, а обитатель этой комнаты постаревший, согбенный, нетерпеливо пошел к ней навстречу и прижал к себе дрожащими от волнения руками.

— Ваше величество, вы действительно простили меня? — робко спросила его Мейбелл, с тревогой всматриваясь в его морщинистое лицо.

— Да, девочка моя, я простил тебя, — пробормотал Яков Второй, снова наслаждаясь ее свежестью, молодостью и потрясающей красотой. — Как оказалось, я все могу простить тебе. Когда я представил себе, как твоя прекрасная головка катится по эшафоту, то понял, что мое сердце в ту же минуту разорвется от горя.

Теперь король сам не понимал, как он мог решиться на крутую расправу с Мейбелл. Девушка сделалась так дорога ему, что даже малейшее зло, причиненное ей, вызывало в нем душевную боль.

Мейбелл воспрянула духом, когда убедилась в истинных чувствах короля Якова, снова вернувшего ей свое расположение. Король пытался выдержать твердость характера до конца, но неодолимое влечение к Мейбелл снова положило его сердце к ее ногам. Затянувшаяся борьба между королевским деспотизмом и нежными чувствами на этот раз закончилась победой любви.

Молодая леди Уинтворт тут же решила воспользоваться своим влиянием на короля, чтобы замолвить словечко за других осужденных людей, которых судили вместе с нею.

— Сир, будьте великодушны до конца, помилуйте бедную вдову Элизабет Хайт и фермера Дэвида Гембла, — ласково сказала она королю. — Бог зачтет вам вашу доброту, а я буду любить вас еще сильнее.

Последние слова окончательно растопили лед в сердце Якова Второго, и он с готовностью произнес:

— Конечно, дорогая, я тут же пойду и издам указ о помиловании и прощении тех людей, за которых вы просите. Отныне все лица, которым вы покровительствуете, могут рассчитывать на мою милость.

Мейбелл в знак благодарности поцеловала руку королю, и Яков, окрыленный примирением со своей любимой фавориткой, поспешил в свой кабинет.

Девушка осталась на попечении служанок, которые принесли ей изысканный обед. Но пережитое утром потрясение Мейбелл было так велико, что она утратила аппетит, и из всех предложенных блюд согласилась выпить только небольшую чашку горячего бульона. В течении дня девушка старалась