в уединении можно было свободно предаваться чувствам, Мейбелл оплакивала конец своей короткой жизни, которой было суждено так рано прерваться. В детстве Мейбелл наивно думала, что перед ней открыты все пути и исполнятся все ее мечты. В ее восторженном воображении вырисовывался мир бесконечных возможностей с прекрасными замками и цветущими лугами, горными вершинами, увенчанными сверкающими снежными шапками и зелеными долинами, каскадами стремительных водопадов и глубокими потайными ущельями, где скрытные гномы ревниво охраняют свои сокровища. Но, как убедилась Мейбелл, на самом деле жизнь представляла собою унылое и серое существование для людей, подчиненных лицам, наделенными властью. В нем слабые существа со стоном на губах подчинялись тирании сильных, и вот она должна была заплатить жизнью за то, что посмела жить, повинуясь своему сердцу. Старые сластолюбцы беспрепятственно могли иметь юных девушек для своих постельных утех, и уважаемые члены общества находили такое положение вещей совершенно естественным. И стоило какой-либо отчаянной девице вроде нее выразить нежелание мириться со своим угнетенным положением, так ее жестоко наказывали.

Мейбелл думала, что она может изменить этот мир согласно своему желанию, сделать его более добрым и лучезарным. Она вырвалась из тесных рамок общественной морали, и устремилась туда, куда ее влекла душа. И из тесной клетки она всего лишь перелетела в клетку пошире, не более того. Даже за незначительное расширение свободы ее настигло возмездие со стороны мстительного монарха.

Мысли Мейбелл перешли на Альфреда Эшби, и ее губы тронула неуверенная улыбка. Она не знала, о чем она больше жалеет — о своем преждевременном расставании с жизнью или же о вечной разлуке со своим любимым. «Альфред, мой дорогой Альфред, где же ты?» — беззвучно прошептала девушка. Как бы хотела Мейбелл знать, что он делает в эту минуту. Смотрит ли он на те же грустные звезды, что и она? Девушка размечталась, представляя себе своего возлюбленного словно наяву. Каким-то чудом Альфред узнает о казни, что ей угрожает, примчится в Солсбери на самом быстром коне, ворвется в темницу и освободит ее! И больше ничто не разлучит их.

Чудесные мечты на какое-то время прогнали страх смерти, но затем плечи Мейбелл снова поникли. Нет, в этом прозаическом и расчетливом мире, где правит бал материальная выгода, чудес не бывает. Ей нужно это признать и смириться со своим поражением.

Мучительные переживания и бессонная ночь обострили у Мейбелл чувство голода, и она нерешительно посмотрела на стол, где на грубом столе виднелся нетронутый ею ужин. Плохо сваренная овсянка и ломоть грубого хлеба с сыром не пробуждали аппетита, но у нее не было бы и этого, если бы не щедрость герцога Мальборо. Власти не утруждали себя заботой о содержании узников, и они с помощью близких им людей должны были сами обеспечивать себя в тюрьме едой, постельным бельем и свечами. Неимущих узников поддерживали благотворители, а в случае отсутствия скудных подачек от прихода заключенные питались крысами и мышами, которых ловили в своей камере.

Девушка вздрогнула, когда маленькое хвостатое существо с крохотными глазками-бусинками залезло к ней по юбке на колени. Мейбелл с детства боялась мышей, но теперь, когда ей на следующий день должны были отрубить голову, весь ее страх перед этими крошечными существами куда-то бесследно исчез. Мышка смотрела на нее так доверчиво и дружелюбно, что Мейбелл даже почувствовала радость. Больше она была не одна в этой пугающей темноте камеры смертников.

— Ты, наверно, тоже голодна, малышка, да? — ласково спросила она мышь. — Ладно, поделюсь с тобою ужином.

Мейбелл осторожно положила перед зверьком кусочек сыра, а сама взялась за невкусную овсянку. Несколько взмахов ложкой и с ужином было покончено. Мышь тоже насытилась и исчезла. Девушка поплотнее закуталась в истонченное одеяло, и сон незаметно смежил ей веки.

Утром ее разбудила Дорис.

— Пора, миледи, — со сдержанным сочувствием произнесла тюремная смотрительница, и подала узнице небольшой кусочек хлеба с крепким подогретым вином для подкрепления ее сил перед страшным испытанием.

Осознав происходящее, Мейбелл невольно вздрогнула. Неужели уже наступило утро ее казни. Так скоро!!! Но осужденная девушка еще с вечера внушала себе, что она должна принять свою судьбу спокойно и с достоинством. Она происходила из древней уважаемой дворянской семьи, представители которой славились своим мужеством и бесстрашием, и ей нужно вести себя в последние минуты своей жизни так, чтобы показать себя достойной наследницей рода Уинтвортов. И умереть Мейбелл желала красивой. Из уважения к последней просьбе смертницы из Уилтона доставили ее багаж, в котором содержался ее свадебный наряд, пошитый Билли Бруксом. Девушка захватила его, желая при встрече уговорить Альфреда Эшби немедленно сочетаться с нею браком. Роковая действительность все переиначила — вместо счастливого супружества ее ожидали костлявые объятия смерти.

Дорис помогла ей надеть белое атласное платье и накинуть верхнюю юбку-модест из серебряных кружев. Мейбелл сразу приобрела в нем вид неземного создания, по ошибке попавшего в грешный мир. Атлас просто ослеплял своей белизной, но ему предстояло через неполные два часа украситься гроздями жгучих капель алой крови, рубинами горящих на этом белоснежном поле.

Девушка не стала прятать свои роскошные темные волосы, которые были ее главным украшением. Она расчесала их на прямой пробор, собрав при этом пряди на затылке в пучок, оставляя свою шею обнаженной для удара палача. Теплый плащ накрыл ее плечи, чтобы по прибытии на эшафот быть тут же отброшенным в сторону и сделаться достоянием палача и его помощников.

Когда смертница была готова, Дорис пробормотала не то с завистью, не то с сожалением:

— Вы прекрасны, миледи. Я еще никогда не видела существа такого красивого как вы. Какая жалость, что король приговорил вас к смерти.

— Женская красота скоро проходит, Дорис. Возможно, мне повезло, что я умираю такой молодой, и мне отныне не грозит незавидная участь увядшей от многих лет женщины, — со слабой улыбкой проговорила побледневшая от внутреннего страха Мейбелл. Вопреки своим словам она очень боялась предстоящей казни, и держалась из последних сил.

— Вы храбритесь, леди Уинтворт. Это хорошо, — одобрительно произнесла тюремная смотрительница. Она вывела полностью одетую узницу во двор и передала ее страже. Мейбелл посадили в открытую повозку для смертников, запряженную двумя смирными лошадьми, и через полчаса она уже была на городской площади, в центре которой возвышался эшафот, обитый черным коленкором. Медленно, на негнущихся ногах, осужденная девушка сошла с повозки на землю, и шеренга королевских гвардейцев принялась выбивать зловещую дробь на барабанах, когда она проходила мимо них. На эшафоте ее уже ждал палач