Глава 19

Что скажешь, охотник?

Мой напарник вернулся из заплыва. Отжимая рукой прямо на себе мокрые плавки, он прыгал на одной ноге, вытряхивая воду из ушей.

— Иди! — Стас мотнул головой в сторону реки. — Водичка хорошая.

Я поднялась и на цыпочках пошла к воде. Позади тут же раздались щелчки фотокамеры. Зырянов фоткал, как я спускаюсь и захожу в воду, как ложусь на волну. Не знаю, что такого прекрасного он во всем этом увидел, только его фотик щелкал не переставая. А я расслабленно вытянулась и река неспешно понесла меня, как стебель водяной травы, покачивая на клубящемся течении. Я слушала журчание, детские голоса, шум леса на другом берегу. И вдруг в это летнее звучание явственно врезался мужской разговор.

— … Ерунда какая-то…

— Резо, помощь нужна?

— … Нет, пленка у меня. Вечером, как стемнеет, проверю. Не думаю, что там что-то серьезное…

Я тут же собралась и поднырнула в сторону камышовой полосы, что тянулась вдоль берега, чтобы подобраться поближе к голосам. Осторожно пробралась в заросли и присмотрелась. На берегу, на маленьком зеленом пятачке расположись пятеро молодых загорелых мужчин, они явно собирались искупаться. И, похоже, это были те самые шабашники. Я вытянула шею, чтобы получше рассмотреть. Меня захлестывало любопытство, а то, что я пряталась в камышах, придавало ситуации остренький привкус шпионства, прямо как в кино. Какая же я коварная, однако!

И тут что-то… или кто-то⁈ Я почувствовала странное прикосновение к ноге… Нечто двигалось, противным длинным мазком поднимаясь по коже от щиколотки к бедру… Я замерла… А через мгновение с диким визгом выскочила из воды и забилась, безуспешно пытаясь выбраться из ужасных камышей, разбрызгивая вокруг мутную темную воду, обрывки травы и истерический визг.

— Вах!

— Саныч, русалка!

Где-то совсем рядом в воду с шумом ринулись мускулистые тела. Через минуту сильные руки обхватили меня и подняли, выволакивая из камышей. А меня трясло от ужаса, я разрыдалась. Меня усадили на какое-то покрывало, обняли большим мягким полотенцем. А я плакала навзрыд, закрыв лицо руками. Я просто не могла остановиться! Кто-то большой и теплый сел рядом и прижал к себе, согревая.

— Советские девушки — самые удивительные девушки в мире, — услышала я над головой уже знакомый голос. — Могут скалкой танк забить, а от мышки в обморок падают.

— Ну… тут-то явно не мышка пробежала, — рассуждал второй голос.

— Э-э-э… Саныч, какой мышка? Тут целый змей была! Понимать нада, да? — добавил низкий голос с характерным акцентом.

— Товарищ журналист, на меня посмотрите. — Я почувствовала, как теплые крепкие руки пытаются отвести мои ладони от лица. — Кира Ларина, посмотрите на меня, — спокойно и твердо повторил первый голос.

Я медленно опустила руки, шмыгнула и попыталась смотреть на говорившего. Ни черта не смогла разглядеть, потому что ресницы слиплись от слез и потекшей туши. Мне начали заботливо вытирать лицо носовым платком. Я чувствовала крепкое и бережное объятие, тепло широкой мускулистой груди. Всхлипывая, я перехватила руку с платком и прошамкала: «Я сама». Мне тут же отдали платок. Пока я вытирала лицо, мне в другую руку вложили металлический стаканчик с теплым чаем. Я отпивала по глотку, согревалась и постепенно приходила в себя. Наконец я смогла поднять голову и оглядеться.

Надо мной, как в сказке, «в чешуе как жар горя», стояли… нет, не тридцать три, всего четверо «витязей прекрасных», а пятый, «дядька Черномор», сидел рядом со мной на маленьком покрывалке и держал за вздрагивающие плечи под большим полотенцем. Господа шабашники смотрели с поднебесной высоты на перепуганного «члена Союза журналистов РСФСР», мокрого и зареванного, смотрели с отеческой теплотой и пониманием.

— Что там было? — спросила я, грея пальцы о теплый стаканчик с чаем.

— Видимо, уж или гадюка. В принципе, страшного ничего не случилось. Главное, вы не пострадали, — ответил мой «обогреватель». — Как вы там оказались?

— Просто плавала. Автобус в город пойдет только вечером.

— Дэвушка Кира, кушать хотите? — спросил смуглый носатый.

Я отрицательно помотала головой.

— Спасибо, нет. Извините, что испортила вам отдых, — стараясь не стучать зубами, проговорила я и попыталась встать на ноги. Но меня тут же повело, и я снова оказалась на покрывалке.

— Кира, просто посидите немного, вам нужно время, чтобы прийти в себя. Ничего вы нам не испортили. Еще чаю? — спросил «обогреватель». Я с готовностью подставила стаканчик. — Раз уж вы оказались в нашей компании, давайте знакомиться.

— Давайте, — ответила я, ухватившись за эту идею, как за спасительную соломинку. Раз уж я пока не могу удрать отсюда, так хоть узнать имена моих спасителей.

Тот, кого называли Саныч, протянул мне крепкую, теплую ладонь.

— Раевский. Георгий Александрович, — представился он. — Командир строительной бригады.

Я вяло пожала его руку. И тут же ко мне протянулась смуглая волосатая лапища.

— Реваз! Я шеф-повар у этих балбэсов.

Я слабо улыбнулась. Остальные тоже представились — Павел, Родриго и Артем. Я пожимала протянутые мужские руки и чувствовала, как возвращаются силы. Кажется, я уже совсем оправилась от пережитого ужаса.

— Спасибо вам большое, — с чувством сказала я, улыбаясь до ушей. — Если не секрет, откуда вы приехали в наши края? — Во мне снова прорезалась журналюга.

Парни тоже разулыбались.

— Мы из Ленинграда, — ответил за всех Раевский. — А где ваш фотокорреспондент?

— Ой! — Я аж подпрыгнула. — Он там, наверное, уже с ума сошел, потерял меня!

— Обратно плыть сможете? — спросил Раевский.

— Да, уже могу.

— Тогда я вас провожу, — сказал он, взял меня за руку и, аккуратно ступая, повел в воду.

Я помахала парням из воды, и мы двинулись обратно. Раевский плыл рядом, почти касаясь моего плеча, и внимательно поглядывал, все ли со мной хорошо. А я чувствовала внутри какое-то глупое, радостное воодушевление и хотелось хихикать. Наверно, это было нервное. Спустя пару минут я увидела, как навстречу рывками гребет Зырянов, с перекошенным лицом. Я замахала ему рукой.

— Стас! Я здесь! Я в порядке!

Тот плюнул, громко и зло выругался, закружив на месте.

— Что б тебя… Кира! — рявкнул он, когда мы подплыли и двинулись уже втроем. — Я ж там чуть на уши всех не поднял! Думал, все, утопла! Едрить твою через коромысло…

— Прости, дружище, —