— Вот, Джордж, наша парадная комната для гостей, надеюсь, она тебе понравится, — весело произнесла молодая хозяйка поместья. — Ее время от времени топят зимой, даже когда в ней никого нет, поэтому в ней должно сохраняться определенная толика тепла.

— Мейбелл, мне понравилась бы даже собачья конура, вздумай тебе меня туда поместить. Я предан тебе как пес, ты же знаешь, — с нежностью сказал ей Флетчер.

— Знаю, и очень тебе за это благодарна, — оживленно отозвалась на его слова девушка и послала ему воздушный поцелуй: — Спокойной ночи, милый!

В легком свете одинокой свечи она исчезла как призрачное видение, но Джордж все равно продолжал испытывать чувство приподнятого счастья. Эта комната продолжала дышать Мейбелл, как и все стены ее родного дома, и тут он чувствовал себя путником, который неожиданно удостоился желанного рая.

Старый лакей затопил камин, служанка принесла ужин, но гость едва обращал на них внимание, весь погруженный в свои любовные грезы. Здесь он, как никогда был близок к любимой, которая удвоила свою любезность к нему, подчиняясь не писаным законам гостеприимства. В этом месте ему будет легко всецело завладеть ее вниманием, и потом ее сердцем. С этими приятными мыслями Джордж Флетчер быстро уснул и видел такие же приятные сны.

Утро несколько развеяло его сладостные иллюзии. При дневном свете поместье Уинтвортов оказалось еще более запущенным и пришедшим в упадок, чем оно представилось ему вчера в сгущающемся ночном сумраке. К югу от поместья простирались пастбища, вдали виднелись фермы, но там, где должны быть пашни, земля осталась невозделанной и заросшей чертополохом. Вдалеке тощих малочисленных коров перегоняли из одного загона в другой, и Флетчера поразила их худоба. Отсутствие твердой хозяйской руки ощущалось во всем — в покосившейся калитке, толстых слоях пыли на мебели и безлюдности внутреннего двора. Мейбелл явно нелегко будет жить в собственном доме, к которому вкрадчиво, но неумолимо подступала бедность, и молодой офицер решил ради нее оставить пока в стороне сердечные дела и заняться более насущими житейскими проблемами. Первым делом он проверил наличие съестных запасов, составил список того, что необходимо купить в Дарлингтоне и произвел осмотр дома и служебных помещений. Несколько дверей и оконные рамы требовалось заменить немедленно, и Джордж переговорил на эту тему с деревенским плотником. Затем он занял кабинет управляющего, интересуясь, на какую сумму денег может рассчитывать Мейбелл, живя до следующей выручки от продажи урожая. Проверка документов привела его в шок — в доме не было ни шиллинга! Управляющий забрал все деньги как плату себе и нанятым им работникам. Молодой офицер задумался, как решить эту проблему хозяйки поместья. В конце концов, он пришел к выводу, что с его помощью Мейбелл может продержаться год, если она не будет позволять себе лишних покупок.

Пока Флетчер ломал себе голову над тем как поправить финансовое состояние Мейбелл, она беззаботно пила горячий шоколад, наслаждаясь вкусом любимого напитка. Девушка еще не проснулась, как следует, и в своей знакомой спальне ею овладело обманчивое ощущение возврата прежних времен. Она пила маленькими глоточками коричневый напиток и ей представилось, что вот-вот ее отец со своим егерем Робом отправится верхом осматривать свои охотничьи угодья, старая няня Дженни, как всегда, принесет ей стакан теплого парного молока, а тетушка Гортензия непременно пришлет ей записку с приглашением обсудить новый роман.

Вспомнив, что из всей семьи она осталась одна, Мейбелл едва не залилась горькими слезами, но она быстро справилась с собой и захотела отправиться на свидание с духом своей любимой тети. Девушка верила в бессмертие души, а также в то, что призрак Гортензии Уинтворт навещает свой родной дом. Она поднялась в мансарду, где последние годы своей жизни жила ее родственница. По лестнице было трудно подниматься — беременность уже давала о себе знать, но Мейбелл справилась и взобралась на самый высокий этаж дома. Из окна хорошо просматривались все окрестности. Девушка задумчиво обвела их взглядом. Как ей хотелось снова почувствовать себя прежней веселой и беззаботной девочкой, которая заставляет смеяться несчастную сестру своего отца, но неумолимая смерть забрала у нее двух самых близких и родных ей людей, и она никогда их не увидит. О тете Гортензии напоминала только узкая кровать под малиновым пологом, голубые занавески, часто отодвигаемые ее тонкой аристократической рукой, и ее любимая цветочная ваза, которая сейчас была пуста. Мейбелл уже смутно помнила прекрасные черты ее лица, но по-прежнему ощущала ласкающее присутствие ушедшей навсегда женщины. Она была так очаровательна, что ее племянница удивлялась тому, как мог ее коварный возлюбленный бросить ее! Увы, ее участь оказалась ничуть не лучше судьбы тети Гортензии. Оставшись с погубленной репутацией, с двумя детьми от разных мужчин, из которых ни один не был ее мужем, лишившись своего богатства, Мейбелл понимала, что отныне ее ждет жалкое прозябание в провинциальной глуши и всеобщее презрение. Но пока в ней еще жила надежда на возвращение Альфреда Эшби она находила в себе силы улыбаться трудностям жизни.

Большой ворон с размаху опустился прямо на подоконник открытого окна, и Мейбелл встрепенулась. Этот почтенный патриарх был главным среди всех пернатых, летающих в садах и парке поместья, и теперь, когда молодая хозяйка вернулась в дом, он решил навести ей визит вежливости. За свое громкое карканье он получил кличку Лорд Лауд, и сколько Мейбелл себя помнила, он всегда летал возле ее дома.

— Очень рада видеть вас, лорд Лауд! — девушка с веселой улыбкой отвесила ворону низкий поклон словно королю, помня, что тот любит, когда к нему обращаются с почтением. — Вижу, вы находитесь в добром здравии, несмотря на свой солидный возраст.

— Кэаррр! — согласился с ней ворон, важно прыгая по подоконнику и разглядывая ее то с одной стороны, то с другой. Он отлично знал, что таким хорошеньким девушкам как его молодая хозяйка уже пора иметь свою пару, и выглядывал ее спутника.

— Кого ты высматриваешь за моей спиной? — спросила Мейбелл, и догадалась: — Мужа? Так нет его, он еще не приехал.

— Кррр! — недоверчиво произнес лорд Лауд.

— Нет, правда,