Уильям Шекспир[2]

Эмоции воздействуют не только на отдельных людей, но и на целые группы. Известны такие понятия, как массовая паника или истерия, и нам легко представляются кадры из фильмов, где испуганные толпы разрушают все на своем пути. В случае опасности, угрожающей группе, также активируются механизмы выживания. Борьба или бегство, как мы уже видели, являются первичным активным ответом, и можно вроде бы подумать, что инстинктивный ответ «каждый за себя», даже если это означает подставить подножку соседу, доминирует. Однако Энтони Моусон указывает, что проявления взаимопомощи так же распространены и даже более часты, чем индивидуалистические действия. Иногда массовое бегство задерживается настолько, что ставится под угрозу выживание отдельных индивидов. То есть мы, люди, рискуем своей жизнью, чтобы помочь другим, и это тоже происходит на инстинктивном уровне.

На самом деле, типичная реакция на разнообразные угрозы и катастрофы – это не бегство, а поиск близости к знакомым людям и местам. У детей это особенно заметно: разлука с фигурами привязанности вызывает больший стресс, чем физическая опасность. Доказано, что дети, пережившие войну на Балканах, испытывали посттравматический стресс в большей степени, если у них не было надежной фигуры привязанности рядом в течение всего этого периода. Привязанность служит подушкой безопасности в непростых ситуациях и неоценимым ресурсом противостояния страху. Позже мы подробнее рассмотрим ключевую роль привязанности в развитии ощущения безопасности.

Моусон объясняет, что это стремление к другому в опасной ситуации можно понять, если учесть, что люди инстинктивно действуют как социальные существа, формируя группы взаимоподдержки, в которых мы защищаемся от внешних угроз. Именно поэтому мы более чувствительны к ущербу, исходящему изнутри наших социальных групп, чем к тому, который идет извне. Социальная привязанность помогает нам выживать, и, даже когда мы бежим от огня, мы делаем это в поисках знакомого места, где чувствуем себя в безопасности, хотя объективно оно может оказаться опасным. То есть мы бежим, но по возможности делаем это вместе с группой, к которой чувствуем принадлежность. Если есть возможность найти убежище, мы ищем его с теми, кто для нас важен. В такие моменты их близость придает нам необходимое спокойствие.

Однако это не означает, что в критических ситуациях мы все стремимся помочь другим или рады принять их помощь. В условиях неожиданной и сильной угрозы мы можем не справиться со своим состоянием. Например, при пожаре четверть людей будет стремиться убежать, а большинство – растерянно заниматься бессмысленными действиями и создавать препятствия для пожарных, прибывших для спасения.

Как и все остальные, механизмы, активизирующиеся под воздействием страха, могут иметь свои слабые места. Иногда уверенность, которую нам придает пребывание с близкими людьми и на знакомой территории, может вызвать наше доверие. Например, было замечено, что люди, имеющие на работе более тесные связи, медленнее реагируют на потенциальную угрозу, чем те, кто не знаком с окружающими. То есть, если отсутствует привязанность, паника может наступить быстрее, и реакция будет незамедлительной. Другой возможный побочный эффект этих процессов – в ситуациях высокого уровня угрозы мы можем укрепить привязанности со «своими», исключая «чужих» и менее терпимо относясь к ним.

Все описываемое мы пережили в период пандемии. В первые моменты проявления солидарности участились, и мы стремились оставаться с близкими людьми во время карантина. Зачастую проявления несолидарности имели не индивидуальный, а общий характер. Например, одна продавщица из супермаркета получила записки от своих соседей с требованием покинуть дом, так как ее сочли угрозой для общества. Общество испытало моменты радикализации, в числе которых – острые дискуссии между противниками и поклонниками вакцинации, а также между теми, кто отрицал угрозу ковида, и теми, кто заявлял о продолжающихся рисках и необходимости соблюдения мер предосторожности. Каждая группа укрепляла свои позиции и убеждения в рамках своего сообщества.

Мы также наблюдали, насколько важна информация для управления коллективным страхом. Явления коллективной истерии встречаются не так уж и часто, как мы думаем, даже если иногда нам показывают поразительные сцены, которые остаются в нашей памяти дольше, чем более конструктивные реакции. В действительности многие государства склонны скрывать информацию, полагая, что это поможет избежать паники. Однако наш опыт показывает, что нехватка данных или их противоречивость лишь усиливают чувство неуверенности, которое порождает страх. Сегодня этот эффект усилен многократно из-за воздействия социальных сетей. В моменты общественной нестабильности особенно ценна достоверная, конкретная и понятная информация, способствующая укреплению чувства безопасности и уменьшению тревожности.

Часть 2

Страх, тревога и паника

В чем их различие?

Для начала давайте тщательно разберемся и научимся различать эти эмоции, которые иногда так сильно нас беспокоят и так или иначе связаны со страхом. Страх, тревога и паника – это три эмоциональных состояния, которые внешне очень похожи, но суть у них разная. Их можно рассматривать как защитную реакцию разной степени интенсивности в случае угрозы. И важно понимать одну ключевую деталь с самого начала: необязательно, чтобы угроза была реальной, достаточно лишь того, чтобы мы воспринимали ее как таковую (Рис. 1).

Рассмотрим первые два состояния. Страх является резким, интенсивным, но временным ответом. Тревога же представляет собой длительное состояние внутреннего напряжения, часто сочетающееся с ощущением неспокойствия и опасений. Страх возникает перед непосредственной опасностью, в то время как тревога направлена на будущее. Если мы увидим хищника, мы почувствуем страх: «Он меня съест!» А если удастся уйти от него, возможно, испытаем тревогу: «А что, если их будет больше?» Все происходит автоматически, наш организм сам заботится об этом. Представьте, что эти две реакции не срабатывали бы: без страха мы были бы полностью беззащитны, могли бы подойти к хищнику, не осознавая опасности, и, если бы чудом остались в живых, отсутствие тревоги не позволило бы нам что-либо извлечь из этого на будущее, мы бы не приняли никаких предосторожностей.

Рис. 1

Однако, как мы увидим в этой книге, данный механизм, созданный для нашей защиты, может эволюционировать таким образом, что становится менее эффективным. Возьмем, например, Эдуардо Мадину, который пережил террористический акт и потерял ногу. В документальном фильме «Нечистые» (Impuros) он рассказывал, что до этого инцидента, несмотря на возможную угрозу, не испытывал чрезмерного страха. Однако после этого события тревога стала постоянным спутником: «А что, если это снова произойдет?» Для многих основной причиной тревоги становится неопределенность будущего, при этом они зачастую не могут точно определить, что запустило этот процесс. Давайте изучим, как этот механизм может измениться от защиты нашего