Цеховой квартал бурлил, как перегретый котел. Самоходные экипажи с фарами-глазами шипели на пешеходов, выпуская клубы пара из выхлопных труб. Железноликие грузчики с маркировкой торговой гильдии на корпусах перетаскивали ящики с деталями.

За мясной лавкой с витриной, заставленной банками "Соевого гуляша для рабочих" и "Угольных концентратов премиум-класса", Улисс свернул в узкую подворотню. Влажный воздух здесь пах медью и мочой.

Там, в полумраке, дорогу ему преградила странная пара. Старуха в безупречно накрахмаленном фартуке, скрипящем при каждом движении, с невозмутимым видом она выгуливала... лобстера. Членистоногое размером с собаку щелкало клешнями, в которых угадывались следы инженерной работы — титановые усилители, гидравлические приводы, даже что-то похожее на миниатюрную паровую пушку. Его панцирь был покрыт гравировкой — видимо, бабка не удержалась от украшательства.

— Не трогай Буббу, кусается! — хрипло предупредила старуха, дергая медную цепочку.

Лобстер издал звук, который сложно было описать — нечто среднее между шипением и визгом.

— Мне в «Котёл»! — выкрикнул Улисс, пятясь назад и описывая дугу вокруг существа. Улисс знал — где-то в подземельях эти создания до сих пор чистят канализационные трубы. И не все они столь безобидны. Особенно те, что потеряли хозяев... или сменили их по собственному выбору.

Здание "Котла" стояло, как брошенная паровая турбина, заросшая городской копотью. Его зеленые керамические плиты, некогда блестящие, теперь покрылись сетью трещин, сквозь которые сочился конденсат. Скругленные углы напоминали заклепки гигантского котла, а узкие окна с матовыми стеклами слепо отражали тусклый свет газовых фонарей.

Из стен доносилось глухое бульканье.

Улисс подошел к узкому окошку, затянутому решеткой с замысловатым узором.

Постучал.

Никто не открыл.

Потом ещё раз.

— По голове себе постучи! — раздался сиплый голос изнутри.

Окошко открылось, выпустив облако пара. Пышная краснощёкая женщина оценивающе посмотрела на него.

— Один люкс. — Улисс протянул четвертак.

— Один полупар! — буркнула женщина.

— Подорожало?

В ответ — лишь тяжёлый взгляд. Улисс добавил ещё монету.

— Молодой человек, мыло душистое брать будете? — она достала кусок розоватого мыла с рисунком бобра.

Вспомнились слова Яна у болота: "А из жира — мыло... ".

— Пожалуй, сегодня без мыла.

Женщина брезгливо сморщилась:

— Жмот какой-то… Двадцать четыре!

Окошко захлопнулось.

Коридор бани дышал жаром. По стенам бежали капли конденсата, где-то шипел протекающий клапан. На огромной паровой магистрали под потолком, висел термометр со стрелкой в красной зоне – четыреста пятьдесят один градус по Фаренгейту.

Дверь люкса номер двадцать четыре поприветствовала его скрипом ржавых петель.

Пар рассеялся, обнажив камеру, больше похожую на машинное отделение, чем на банное помещение.

В углу стояла механическая стиральная машина – чугунная неваляшка с паровым приводом, её медные трубки пульсировали, как вены. Рядом — душевая кабина с латунными форсунками, а в центре — ванна из полированной нержавеющей стали, оснащенная рычагами и манометрами, словно снятыми с локомотива.

На стене висела инструкция, выгравированная на потускневшей латунной пластине:

ПОРЯДОК ДЕЙСТВИЙ

1. Красный рычаг — ПАР (не более 5 минут)

2. Синий рычаг — ВОДА (только после звонка)

3. Зеленый рычаг — СУШКА (опасно: горячо)

Улисс сбросил одежду, пропитанную потом, гарью и страхом. Его тело было покрыто синяками, как карта забытых сражений. Он швырнул вещи в нутро стиральной машины и дернул цепь запуска.

Машина взревела, затряслась, из ее боков повалил пар.

Под душем вода ударила с такой силой, что чуть не сбила с ног. Горячие струи смешались с паром, смывая с кожи не только грязь, но и усталость последних дней. Он старался держать левую руку вне воды и стоял, закрыв глаза, пока кожа на правой не покраснела, а пальцы не сморщились.

Когда прозвенел сигнальный колокол, он повернул синий рычаг. Ледяная вода обрушилась на него, заставив вскрикнуть.

Одежда из машины была почти сухой и обжигающе горячей. Он натянул её на влажное тело — неприятно, но терпимо.

А потом — главное.

Стиральная машина скрипела и протестовала, но он сдвинул её в сторону. Плита под ней действительно шаталась. Он поддел её ногтями — и она отошла с глухим стуком. В нише лежал свёрток, обёрнутый в кожу.

Улисс усмехнулся. «Котел" выполнил свою функцию.

Он вышел на улицу, где уже сгущались сумерки.

Тот же переулок. Тот же запах. Но теперь вместо старухи — курносая девчонка в грязном фартуке, с трудом удерживающая цепь. Бубба шел неохотно, его гидравлические суставы скрипели, оставляя на камнях масляные пятна.

Улисс замедлил шаг. Что-то было не так.

Девочка? В этом переулке? В такую пору?

Он пригляделся. Фартук — слишком большой, явно чужой. Руки — в царапинах, но не от детских шалостей. А глаза... Слишком взрослый взгляд для шести лет.

И тут Бубба замер. Его панцирь издал странный влажный хруст, будто под ним что-то ломалось и собиралось заново. Фасеточные глаза отразили Улисса в десятках крошечных осколков, и в каждом — он был разный. В одном — старый. В другом — мертвый. В третьем — совсем не человек.

Улисс почувствовал, как его собственная механическая рука сжалась сама по себе, пальцы скрипнули, будто реагируя на что-то, чего он не слышал.

И тогда...

Откуда-то раздался звук. Не человеческий. Шипение, переходящее в низкий, вибрирующий гул.

Лобстер отпрянул.

Его клешни, уже начавшие угрожающе смыкаться, вдруг замерли.

В глазах-линзах мелькнули какие-то знаки — то ли предупреждение, то ли... признание?

— Не трогай Буббу, кусается! — голосок девочки прозвучал слишком громко, почти истерично.

Улисс отшатнулся.

В этот момент тени на стенах дернулись, сложившись в силуэт — высокая фигура с неестественно длинными руками.

Всего на миг.

Он резко развернулся и зашагал прочь, почти бежал. И за спиной услышал не шаги, а… тихие, частые щелчки. Будто что-то лопалось, раскрывалось или перестраивалось.

Он обернулся, только когда выбежал на центральную улицу, к людям и свету фонарей.

Переулок был пуст.

Но на камнях остались следы… не лап лобстера, а длинные, мокрые полосы, будто кто-то протащил по мостовой что-то тяжёлое, мягкое...

Или кого-то.

Глава 16. Улисс Вейт

Тьма перед рассветом — густая. Заползала в глотку переулков, как отрава, обволакивала шпили, цеплялась за ржавые трубы — будто знала, что её вот-вот вырвет светом. Город спал.

Улисс Вейт стоял у зеркала в прихожей, поправляя воротник. Отражение казалось чужим.

Когда два года назад он прятал свои вещи в тайнике, то надеялся, что больше ему не придется их увидеть.

Камзол из чёрного паутинного шёлка, подбитый редкой паропроводной тканью. Жилет с золотыми шестеренчатыми узорами. На шейном платке — фамильный орден Вейтов: три шестерни, сцепленные вокруг рубинового глаза. Шляпа — широкополая, с почти неуловимым шипением встроенного парогенератора, она отбрасывала тень, которая казалась темнее, чем должна была быть. Белая перчатка с трудом натянулась на протезы пальцев.

И трость.

На первый взгляд — изящный аксессуар из черного дерева. На самом деле — оружие. Гарпунный механизм, скрытый в набалдашнике, капсулы с ядом, закатанные в полость...

Он повернулся к двери.

— Пора.

Гефест накинул мантию — ткань тяжело осела на его латунных плечах.

Улисс закрыл дверь квартиры. Замок щелкнул с необычной четкостью.

Они миновали Цеховой квартал — царство шестерен и клубящегося пара. Гефест шагал чуть впереди, его мантия колыхалась в такт шипению шляпного генератора. Тень от широких полей шляпы ложилась на мостовую неестественно густой, будто вырезанной из самой ночи. Улисс держал трость чуть наклонно — небрежно.