— Но ты продолжаешь идти. — Гефест наклонил голову, в его голосе было лишь чистое, машинальное любопытство. — Почему?

— Потому что я всё изменю! Никто больше не будет вершить суд и никто не будет вечно мёртв.

Железноликий молчал. Его шестерёнки тихо жужжали, обдумывая сказанное… Встраивая эту ярость в свою картину мира.

И теперь два существа — одно из плоти, но уже отчасти из металла, другое из металла, но уже отчасти обретшее душу — стояли плечом к плечу в мастерской, освещённой мягким светом ламп.

Каждый со своей новой, обретённой в боли целостностью.

Каждый как будто сторож секретов другого.

Глава 11 Ты… Пришел

Туманное утро цеплялось за стеклянные своды оранжереи, обволакивая мир молочной дымкой. Улисс стоял посреди хаоса собранных вещей, и каждый предмет в его руках казался отголоском другой жизни.

Тканевая сумка, потрескавшаяся от времени, раскрылась перед ним, как старая рана. Он наполнял её медленно, почти ритуально:

— Латунный цилиндр с чертежом — холодный, отполированный. В нём хранилась не просто бумага, а обещание, данное во мраке тюремной камеры.

— Оружие из мастерской — странный гибрид хирургического скальпеля и пневматического механизма.

— Фляга с остатками деревенского сидра на дне. Последний глоток он оставил Гефесту на память — может быть, в этом жесте было больше сентиментальности, чем он готов был признать.

Крепление механической кисти сомкнулось вокруг запястья. Латунные пальцы двигались с непривычной плавностью, но в суставах слышался тихий скрип — напоминание, что даже самое совершенное творение не вечно.

Какое-то время Гефест наблюдал из глубины оранжереи. Его новый глаз — идеально отполированная линза — ловил каждый жест.

Потом наконец подошел ближе.

— Ты забыл это.

На его массивной ладони лежал кусок угля — черный, пористый, ничтожный. Улисс тайком подобрал его у костра в Ветвистом Кресте, когда звезды на небе казались такими же близкими, как детский смех.

— Ну что ж… Мне пора. — Голос Улисса был приглушен влажным туманом. Он взял уголек, и тот оставил на его ладони черный, въедливый след.

— Ты больше не придешь? — спросил Железноликий. Его голос был лишен тональности, но в нем угадывалась тяжесть, не уступающая весу чугуна.

— Я бы хотел, но не думаю, что смогу. — Улисс не смог взглянуть в линзы. — Прощай, друг.

Он протянул руку, испачканную углем. Гефест ответил на рукопожатие. На неподвижном металлическом лице Железноликого, в повороте головы, в едва уловимом наклоне линз, проступила безмолвная, вселенская печаль.

Дверь оранжереи скрипнула, выпуская Улисса в утро.

Линзы Гефеста следили за силуэтом, пока тот совсем не скрылся из виду. Потом Железноликий медленно повернулся и утонул среди чахлых розовых стеблей.

Какое-то время Улисс брел по зарослям, ориентируясь лишь по мху на деревьях и слабому солнцу, пробивающемуся сквозь зелень листвы.

Лес кончился внезапно.

Перед ним открылась переправа.

В этом месте гигантская рука словно смахнула деревья с земли, обнажив лишайное пятно на подбрюшье мира. Вдалеке ржавели указатели с едва различимыми цифрами — следы старой дороги, забытой ещё до того, как Империя объявила себя вечной.

Посреди высохшего русла реки стояли два десятка домов на сваях, соединенных шаткими мостками. Стены были сколочены из обгоревших досок и обшиты листами жести, на которых когда-то красовалась реклама паровых машин. Теперь краска облезла, и металл ржавыми струпьями свисал вниз.

А внизу, под мостками, лежала тень реки — черная, маслянистая жижа, в которой плавали обломки шестерен, пустые пивные бутылки и что-то ещё… что иногда шевелилось.

Это место не было ни городом, ни деревней. Скорее — гниющим зубом на границе цивилизации.

Улисс почувствовал взгляд ещё до того, как услышал шорох земли.

— Эй, железная рука! — голос как скрежет железа по стеклу.

Из-за груды ржавых бочек появился человек с металлической челюстью — вернее, то, что когда-то было человеком. Его лицо искажала странная радость, а тело клонилось к земле.

— Слышал, в лесу кто-то бродит. Думал, охотник... А это ты.

За его спиной зашевелились ещё двое: один с паяльной лампой, другой — с кольцами, вживленными в кожу вокруг глаз.

— Гуляешь тут один? — человек с металлической челюстью сделал шаг вперед. В его руке мелькнул обломок пилы — заточенный до бритвенной остроты.

Мир сжался до трёх угроз:

— Паяльная лампа — медленно поднимается, рычаг со скрипом подает огонь.

— Кольца в коже — руки сжимают камень, суставы трясутся от напряжения.

— И сам Челюсть — ещё шаг, расстояние уже небезопасно.

Улисс опустил руку в сумку, нащупывая оружие.

Человек с лампой рванулся вперед — и в тот же миг раздался резкий шипящий выдох. Пар вырвался из сумки, стрела, пробив ткань, вонзилась в живот нападавшему. Тот захрипел и упал на колени, обхватив рану руками, будто боясь, что внутренности вытекут сквозь пальцы.

— Хорошая реакция! — засмеялся Челюсть.

Удар в солнечное сплетение.

Выдох!

Улисс согнулся, но не упал — его механическая рука взметнулась вверх, латунные костяшки врезались в металлическую пластину подбородка.

Звон.

Треск.

Кровь.

Челюсть отлетел, сплевывая осколки болтов. Его лицо теперь было кривым, как разбитая маска.

— Ты… — он попятился, но Улисс уже не слышал.

В его жилах горело.

Он схватил Челюсть за волосы, притянул, вдавил пальцы в глазницы.

Хруст.

Вопль.

Тишина.

Тело рухнуло на землю.

И в тот же миг удар камнем сбил его с ног. Мир вспыхнул белым.

Улисс осел на колени, чувствуя неотвратимость. Пучеглазый стоял над ним, занося второй камень.

— Прощай, кусок мяса.

И тогда раздался гул. Как жернова, перемалывающие кости.

Тень накрыла Пучеглазого.

Он обернулся — и увидел Железноликого...

Гефест не бежал.

Он шёл — медленно, неотвратимо, как судьба.

— Нет… — прошептал Пучеглазый.

Латунная рука схватила его за голову.

Сжала.

Звук был влажным, как прокисший персик.

Гефест разжал кисть.