монетку, и тороплюсь обратно на обеденную площадь. Машина приехала. Я где-то в конце очереди. Но это даже к лучшему — есть время насладиться покупкой. Во все дни моего пребывания в городе я регулярно мечтала об этой вещи и в определенные моменты сильно жалела о ее отсутствии. Пожалуй, я сделала правильный выбор. Вожделенный предмет избавит меня от части страданий и, чем черт не шутит, повысит мой индекс, или коэффициент, как говорят городские… Я подхожу к раздаче и протягиваю руки. Они уже не пустые, а с миской. Вместительная жестяная миска за десять копеек (дешевле не бывает), с немного треснутым краем, но это ерунда по сравнению с ее вместительностью.
Сегодня я получаю полную порцию, не пролив ни капли, и, аккуратно толкаясь, покидаю очередь. Я ухожу вместе с моим обедом далеко от эпицентра раздачи, от города, от людей, почти на дорогу, и, когда вижу, что никто не мешает, начинаю, не торопясь, есть. Впервые в этой жизни ощущаю вкус еды. Могу остановиться и пристальнее рассмотреть, что ем. Я подумываю о том, чтобы обследовать неопознанные включения, но еда слишком быстро заканчивается. Тарелка пуста. Я сыта и измучена. На сегодня довольно. Возвращаюсь домой.
В целом день удался, но на душе тревожно. Это из-за работы. Я прикидываю, на сколько раз меня еще хватит. Сейчас, волочась после нее по дороге, я отвечаю: ни на сколько. То есть меня не хватит вовсе. Я вспоминаю людей, собирающихся у бараков. В основном это мужчины. Как бы ни уставали, они каждый день ходят туда на заработки. Я видела, как некоторые падают потом в ямы, вырытые ими же, и уже не поднимаются, как их вытаскивают оттуда, подцепляя крючками, и увозят в неизвестном направлении. Вероятно, туда же, куда и тех несчастных, ночующих у забора. Все до того безрадостно, что я не в силах сдержать слез. Иду и плачу довольно громко. На дороге почти никого — все уже засели по домам. Я одна с дурацкой миской в руке, вконец измотанная, ненавидящая лопату и все, что с ней связано. 000001. Похоже, я навечно застряну на этих невыразительных цифрах. Но постой…
Постой, говорю я себе. Не в смысле остановись, а продолжай движение и думай. Ведь ни один из тех мужиков, жаждущих получить лопату и зычно выкрикивающих свой коэффициент при любом шевелении двери, ни один из них никогда не называл цифры больше чем четыре. Что это значит?.. А то, что у кого этот коэффициент больше, имеют работу где-то в другом месте. Несомненно, более легкую. Стало быть, дело за малым — необходимо поднять жизненный уровень на эту умопомрачительную высоту, для чего нужно в первую очередь заняться домом. И только им.
Я не заметила, как дошла, даже не считая шагов. Возвращаться в потемках уже вошло в привычку. Восемь тонких прутиков едва различимы в темноте. Ну ничего, завтра их будет больше. Ради этого стоит и обед пропустить. Проклятье! Я забыла помыть свою новую миску. Завтра… завтра…
Просыпаюсь засветло, как на работу, с твердым намерением стереть все ноги, но повысить-таки свой коэффициент, чтобы окончательно не надорваться. Снова иду по дороге, но у развилки сворачиваю направо, и к восходу я уже в лесу. Таких, как я, надеющихся первыми обнаружить на свету засохшую за ночь ветку, здесь полно. Это меня не смущает. Лес большой, и я продвигаюсь вглубь. Попутно выбираю несколько ориентиров, чтобы не заблудиться. Есть! Нашла первый прут. Иду дальше.
По моим подсчетам, блуждаю несколько часов. В руках только одна ветка. Твердая — такой бы высечь кого-нибудь. Но никого не видно. Кругом одна зелень — свежая, наглая, пробивающаяся отовсюду, даже из пней. Ненавижу листья. Как бы здорово было, если бы лес состоял сплошь из сушняка. Чтобы зашел на минутку, а вышел с охапкой на целый дом. А сейчас хоть заночуй в этом поганом лесу змеиного цвета, хоть поселись в нем. Пожалуй, это мысль — забраться в заросли погуще, где строить ничего не надо, и жить там, питаясь листьями да травой. А зимой? Ведь есть же еще и зима… Не верю своим глазам! Как это я сподобилась выйти на поваленное дерево?! Вопрос только в том, как дотащить его в родные пенаты. В ход идет косынка — не жалко. Я обвязываю ею часть сучьев, а те, что не умещаются, закидываю на плечо. Вот так, потихоньку.
По шажочку. Черт, деревья мешают! Хоть бы они все повалились!
Где же все мои ориентиры? От радости не узнаю ни одного. Всегда так — стоит крупной удаче подойти вплотную, она обязательно что-то заденет, мир сместится под ее давлением и придется приспосабливаться к изменившимся условиям. Разве только солнце по-прежнему торчит на небе, не подчиняясь земному хаосу. Пробираюсь на восток. Помню, как выговаривали мне надзиратели за ту ночь, что я провела в ложбинке у дороги. Я, видите ли, не обладаю достаточными средствами, стало быть, и правами, чтоб шататься по ночам вдали от дома. Но сейчас я, можно сказать, именно дома, точнее, в доме. Я тащу на себе большую его часть. Какие там гусеницы и бабочки, улитка — вот кто я. Удачу всегда приходится переть на себе. А она такая громоздкая, неповоротливая, упирается, задевая за любой выступ. Как же далеко я забралась! И когда наконец кончится этот нудный лес? Я устала. Хочу домой. Хочу выбросить ко всем лешим эти деревья. Что-то блеснуло впереди. Неужели просвет? Лучше. Это дорога.
Меня осмотрели со всех сторон и ничего не отобрали. У других, я видела, изымали недостаточно сухой материал и штрафовали. Каждую живую сорванную ветку восполняли одной мертвой, так что некоторые уходили ни с чем. У мужчины, вышедшего из леса раньше меня, отобрали все сборы. Когда уносили его «букет», обрамленный зелеными листьями, он не сдержался и заплакал. Сам виноват. Скоро здесь ничего не делается. Я вот соблюдаю инструкции, поэтому сейчас ползу домой, обвешенная розгами. Стоп! Надо передохнуть. Лакаю прямо из речки, как последнее животное. У меня же есть миска. Но она дома. Все пути ведут туда.
Опять начинает темнеть. Это просто наказание какое-то! Как будто кто-то специально выключает свет в самый неподходящий момент. Я дотащилась до участка и пытаюсь вписаться в него со всем багажом. Ничего не выходит. Ставлю деревья стоймя, как им и положено, связывая наверху в пучок. Но тогда не вмещаюсь я. На дороге ничего оставлять нельзя — это уже будет чужое. Теперь миска мешает. В
