Я иду мимо своей охраны и безумно хочу, чтобы она сейчас тоже следила за мной. За моим платьем и кучей сухих веток для дома. Но на контроле опять тишина. Жаль, руки заняты. Помахать нечем. Ну и леший с ними. Лучше займусь делом — буду отсчитывать шаги. Один, два, три…

Вот и дом. Он ничуть не изменился за время моего отсутствия. Все такой же голый и одинокий. И никто не отогреет его душу, не сметет пыль и не укроет от непогоды. Сейчас я смету, укрою и отогрею его своим телом. Больше нечем. Для начала очищу участок от соринок, камешков и всякого мусора. Как высохла земля! Я пробую воткнуть в нее первый колышек, но он слишком хрупкий и тут же ломается. Предстоит ювелирная работа — ногтями.

Сидя на корточках, я ковыряю землю, делаю лунку, помешаю в нее прутик и прикапываю, плотно трамбуя поверхность. И так сто сорок раз плюс более основательное укрепление восьми длинных жердинок. Ногти переломаны, и почва глубоко забилась в мягкие ткани. Но боли я не чувствую. Уже стемнело, и я копаю чисто машинально. На небо выкатилась луна, словно жемчужная бусина. Она плохой помощник в моем строительстве. Я устанавливаю очередной элемент дома, и нет большой разницы — забор это будет или стенка. Я существую пока в двух измерениях, и любое возвышение на участке может сойти за стенку. Забор готов, я вожусь с высокими прутьями. Вкапываю их под углом и связываю друг с другом сверху пучком из сухих трав. Пусть теперь кто-нибудь попробует утверждать, что у меня нет дома. Пальцы стерты в кровь, как и ноги, но я славно потрудилась и засыпаю удовлетворенная, с предвкушением скорого рассвета, в котором мой дом предстанет в лучшем виде.

Но случилось так, что задолго до меня его видом успели насладиться другие. Когда я наконец проснулась, солнце было уже высоко. Передо мной стояли смотрители. Без пиджаков, с расстегнутыми воротами рубашек и с тем журналом в руках, в который меня занесли ранее. Я решила, что лучше будет выйти к ним, не дожидаясь того, что они сами полезут в гости.

Я поднялась — непривычно было нагибать голову под ветками. Двое уже сматывали свою проволоку с участка. Третий открыл журнал и что-то записывал. Потом меня хвалили. Говорили, что я быстро продвигаюсь по жизни, что были и такие, которые неделями не могли сдвинуться с места и сгинули неизвестно где, а я уже оделась и строю. В довершение к сказанному они торжественно повысили мой индекс на один пункт, и он стал равняться 000001. Мои достижения были занесены в журнал, после чего благодетели удалились.

Подождав немного, пока они скроются из виду, я начала скакать взад-вперед по дороге, повторяя вслух свой номер. Проехала машина, и я восторженно проорала в окно водителю:

— Мой номер ноль, ноль, ноль… ноль ноль один!

Наверное, он принял меня за сумасшедшую. Но мне все равно. Я отправляюсь в город зарабатывать побольше денег для моего дома.

Новый хозяин

Я нашла работу лишь на пятый день. Ту же самую, с лопатой в траншее. До этого каждое утро таскалась в город наперегонки с солнцем, маялась в толпе возле барака, выкрикивая свой номер каждому выходящему, днем получала бесплатную похлебку, от которой и половины не доходило до рта, а оставшееся время торчала на рынке и грезила вещами. Все застопорилось. И вот на пятый день мне повезло. Мне снова дали инструмент и послали вниз. Однако зачерпнув земли и попытавшись ее поднять, я поняла, что в этот раз не смогу заработать и копейки.

Невообразимо тяжело ворочалась в руках лопата. И эта чужая земля была мне ненавистна. Сразу появились мозоли, и суставы ломило от боли, оставленной в наследство от первого трудового дня. Может статься, все силы я вложила в тот раз. От сознания этого работать было просто невозможно. Я повалилась на дно траншеи, бросив орудие и закрыв глаза. Но лежать долго не пришлось. Меня подняли, отвесив несколько коротких ударов по спине. Я даже не оглянулась. Какая разница, кто это был, все равно он находится выше меня, и я не имела никакой возможности ему ответить.

Как ни странно, удары меня взбодрили. Я снова взялась за работу, хотя и шевелилась все так же медленно, перекладывая землю из одного места в другое. Комья прилипали к заступу, и приходилось дополнительно нагибаться, чтобы отодрать их. Мешало платье. Мешала мысль, что я могу порвать или слишком испачкать его. Наконец я не выдержала и сняла одежду. Сил от этого не прибавилось, зато пот теперь стекал беспрепятственно и уходил в грунт. От изнеможения я не понимала, что делаю. Не слышала, как пришли проверяющие и дали знак рытье заканчивать. Я последней выбралась из траншеи и кое-как добралась до барака. Ноги моей больше здесь не будет.

За все старания я получила десять копеек. Всего-то! Что я куплю на эти гроши? То, что я приглядела на рынке, стоило намного дороже. Но другого пути, кроме как на базар, не существовало. И я поплелась туда с максимальной скоростью, на какую была способна, боясь потерять из виду распахнутые ворота. Но вдруг они начали растворяться в воздухе, очертания таяли, краски смешивались друг с другом. Люди по непонятным причинам отдалились, очистив передо мной пространство, куда я и свалилась, потеряв сознание.

Очнулась я у забора. Видимо, добрые горожане вынесли меня с прохода, пока я была в беспамятстве. Теперь я все помню. Главное — деньги. Осторожно разжала кулак. На ладони сверкнула десятикопеечная монетка. Если она так блестит, значит, солнце еще не зашло. Я подняла голову. Действительно, небо еще светилось, распаляя вокруг золотистый туман, и было похоже на тарелку с горячей кукурузной похлебкой. Очень хочется есть. Если солнце на небе, вполне возможно, еду еще не привозили. Дружный гул голодающих, стекающихся к месту раздачи, тому подтверждение.

Я поднимаюсь и иду, только не к толпе, а все-таки на рынок. У меня возникла идея. Даже голод отступил на второй план. Я прохожу по рядам неподвижных торговцев, словно приросших к прилавкам за день, и бросаю на ходу: «Сколько?.. Сколько?..»

— Десять копеек, — наконец слышу я и тут же оказываюсь подле товара, хватаю его, кидая в подставленные руки свою