Пепельница

Я встретил его впервые, случайно оказавшись на одном из лондонских аукционов вместе с приятелем. Зачем я пошел туда – сам не понимаю: я абсолютным образом ничего не смыслил в старине, антиквариате и тому подобных вещах, стоивших обычно баснословных денег.

Аукционный зал был заполнен людьми, в основном, мужчинами, одетыми чопорно и дорого. Мне показалось, что большинство из них тщательно скрывали жгучее нетерпение под маской надменности, что было неудивительно: все они были заядлые коллекционеры.

Я обратил внимание на этого человека, когда на продажу выставили маленькую фарфоровую китайскую статуэтку, которая, судя по оживлению в зале, заинтересовала многих. Даже глядя на него в профиль, я ощущал силу и упрямство. В нем не было надменности или наигранного аристократизма, как в других, и весь его облик дышал достоинством и благородством.  В торги вступило еще несколько человек, и цена за лот неуклонно повышалась. Я наблюдал, как постепенно, один за другим переставали поднимать номера потенциальные покупатели, проявляя разные эмоции: гнев, досаду, равнодушие. За все это время мужчина, привлекший мое внимание, ни на секунду не изменил выражения лица, оставаясь спокойным и невозмутимым, несмотря на все увеличивающиеся ставки. Вот она – голубая кровь, с уважением подумал я.

– Кто это? – спросил я друга.

– Барон Райгер, – ответил тот, – один из самых достойных людей Англии.

Когда аукцион завершился и все отправились к выходу, я увидел его – он прощался с распорядителем и другими служащими. Этикет позволял общаться с незнакомыми людьми в местах подобного рода, поэтому я решил рискнуть.

– Простите мою назойливость, – обратился я к нему. – Я не слишком сведущ в старинных вещах, но ваша покупка меня заинтересовала. Я видел, как многие хотели приобрести эту статуэтку, знаю ее итоговую цену, но не понимаю – в чем ее ценность, помимо возраста?

Я ожидал чего угодно: презрительной усмешки, снисходительного объяснения, вежливого отказа от разговора, но ошибся. Его глаза вспыхнули от удовольствия, лицо засияло, и он доверительно обратился ко мне:

– Какое похвальное качество в молодом человеке – любознательность! В наше время не все молодые люди могут похвастать этим! И, конечно же, оно должно быть вознаграждено! Если позволите, я угощу вас отличным шотландским виски в соседнем пабе и расскажу об этой изумительной вещичке!

Я не мог отказаться от столь лестного предложения, и мы отправились в паб, познакомившись по дороге.  Там, устроившись в креслах возле камина с бокалами виски, мы продолжили разговор.

Он рассказал, что фарфоровая статуэтка танцовщицы, датируется примерно восьмисотым годом нашей эры, а это эпоха китайской династии Тан, но бесценна она далеко не этим. Шотландская королева Мария Стюарт в детстве получила ее в подарок от матери – французской принцессы Марии де Гиз. Статуэтка была с ней все время ее недолгой королевской жизни – до момента ее бегства в Англию. Говорят, что это была ее любимая вещица, и она оставила ее перед отъездом своей старой кормилице, словно чувствуя, что уже не вернется в Шотландию. Кормилица привезла статуэтку в Лондон и перед казнью вручила ее и нательный крест с алмазами палачу, чтобы он сделал свое дело быстро и смерть Марии была бы легкой. Эту и еще множество других захватывающих историй я услышал в течении часа, пока мы разговаривали. Я был настолько потрясен его кругозором и знаниями исторических фактов, что впервые пожалел о брошенной учебе в университете. Через час он с извинениями откланялся, но пригласил меня к себе в особняк, дабы воочию увидеть его коллекцию, о которой я уже так много слышал.

Я посетил его примерно через пару недель. Мы были одни в доме, лишь иногда в комнате появлялся высокий худой слуга в ливрее и скользил мимо нас тихо, словно призрак, доливая нам виски.

Барон с удовольствием провел мне экскурсию по своему музею. Там были и древние египетские папирусы, и старинные манускрипты, и китайские вазы, и украшения Клеопатры, и мечи гладиаторов, и посуда времен Людовика ХIV, и вышивки самой Марии-Антуанетты, и личное оружие османского султана. Я был одновременно в восторге и растерянности, погружаясь в новый непривычный для меня мир. В отдельные моменты мне становилось стыдно, что я с таким пренебрежением относился к изучению истории в школе и университете.

После длительного монолога барон откинулся на спинку кресла, затянулся сигарой и задумался. Я еще раз окинул взором все это антикварное богатство и спросил:

– А все ли вещи имеют одинаковую ценность для разных коллекционеров?

Барон долго молчал, потом пристально посмотрел мне в глаза и медленно ответил:

– Не все. Некоторые по-особенному ценны кому-то, потому что связаны с событиями из их детства и юности. Отдельные предметы имеют ценность лишь для узкого круга. А есть такие, которые ценны только для одного человека, и дело здесь не в их древности и высокой стоимости.

Я робко заерзал в кресле.

– Я не совсем понял, что вы имели в виду, когда говорили о ценности только для одного, несмотря на высокую стоимость предмета?

Барон опять на несколько минут задумался, потом резко встал, подошел к одному из комодов, открыл его и достал оттуда массивную овальную чашу.

– Вы первый, кому я это показываю! – он поставил ее на кофейный столик передо мной. – Смотрите! Что вы видите?

Я с трудом поборол желание взять чашу в руки и наклонился, чтобы более детально рассмотреть ее. Она была выточена из цельного куска хрусталя, имела вытянутую форму и, несмотря на грубую шлифовку и примитивный стиль, притягивала взгляд какой-то странной жутковатой красотой. Несомненно, ощущений добавляли множественные малиновые вкрапления внутри полупрозрачного хрусталя и алое пятно с одного края, словно чашу макнули в кровь.

– Что это? – недоуменно спросил я.

– Пепельница. Возможно, с несколько иным предназначением, чем то, которое мы обычно имеем в виду, – ответил барон. – Ее привез из последнего плавания Колумб. По преданию она находилась в изножье одного из каменных индейских божков. Погибших в бою воинов сжигали, а пепел жрецы смешивали с кровью врагов, используя эту чашу. Этим мазали губы божка в качестве жертвоприношения, а воинам наносили знаки на кожу лица и груди, что увеличивало их силу духа.

Ну и как все, что связано с жертвоприношением, эта вещица имеет дурную славу: считается, что она проклята, и убивает своего хозяина, – барон криво усмехнулся.

Мне стало не по себе от его слов. Я отодвинулся от столика и взял стакан с виски. За окном уже стемнело, и комната, освещенная только пламенем от камина, вдруг показалась мне неуютной.

– Я знал ее предыдущего владельца, – голос