Но тут из глубины подсознания возникла мысль – меня выбрали! Выбрали из всего многомиллиардного человечества и огромного числа программистов! Да Ромке Зайнушеву, который у Маска работает, такое даже во сне не приснится! Я лучший!  Эта осознание заставило его выпрямиться и успокоиться.  Его мозг заработал с реактивной скоростью. Если человечество нельзя улучшить, значит его можно стереть, как неудачную программу, пронеслось в голове.

– Повторяетесь! – с садистским удовлетворением зазвучал голос ангела. – Человечество стирали с лица Земли уже не раз! Оно всегда возрождалось! И становилось таким же, каким вы видите его сейчас!

Скотина, холодно подумал Пашка, я тебе сейчас покажу «повторяетесь», и его пальцы бешено забегали по клавиатуре видавшего виды Макбука. Он полностью отключил сознательную часть мозга, сконцентрировавшись только на цифрах и символах. Через несколько минут он удовлетворенно откинулся на спинку стула.

– Вуаля! – крикнул он и указательным пальцем утопил кнопку Enter.  Последнее, что он увидел, были светло-голубые глаза Адоэля с черными стремительно сужающимися зрачками.

⁕⁕⁕

Приемная была просторной и светлой. На длинной узкой кушетке одиноко расположился Адоэль, дожидаясь аудиенции.  Симпатичная молодая секретарша сочувственно кивнула, предлагая ему войти в кабинет. Адоэль грузно встал, медленно подошел к двери и распахнул ее. Внутри было тихо, сумрачно и пахло розовым маслом. Хозяин кабинета стоял у окна спиной к ангелу.

– Ну, рассказывай, как тебя вокруг пальца обвел человек. И как мы потеряли человечество навсегда!

Адоэль понуро опустил голову.

– Кто же знал, что он так закусится? Я же понимал, что ему это даром не надо! Думал, он ерунду какую-нибудь придумает, программу дурацкую запустит, она не сработает, и он отстанет от нас! А ему словно вожжа под хвост попала! Я лучший, я лучший! – передразнил Адоэль Пашку, – Ну и вот.

– Так и есть, – печально ответил хозяин кабинета, – он лучший. И он удалил мою программу «Человечество» без возможности восстановления.

– Господи, да что он сделал-то? – с мольбой вопросил Адоэль.

– Внес в основную программу код, не позволяющий обезьяне эволюционировать. Обезьяна никогда не сообразит взять палку и сбить ею банан, и мне не из кого будет сотворить Адама и Еву.

– А разве Адам, – начал было Адоэль, но хозяин кабинета прервал его нетерпеливым жестом.

– Только ты фольклор не вспоминай, пожалуйста! Конечно, Адам и Ева были первые более-менее приличные человекообразные! Знаешь, сколько лет я их в Эдеме до ума доводил? Сколько в ту программу вложил? Все змею под хвост, – грустно закончил он. В кабинете повисла похоронная тишина.

– Это все ваши с Азриелем нововведения. Давайте людей подключим к процессу, давайте дадим им альтернативу, все под контролем! – кривляясь, передразнил хозяин кабинета Адоэля. – Вы уничтожили лучший мой проект! Вы оба уволены! – голос с силой обрушился на Адоэля, распыляя его на атомы.

⁕⁕⁕

Пашка висел в пустоте, крепко сжимая родной Макбук в руках.

– Основная программа стерта, но есть копия и исходный код.  Я его сейчас немного модифицирую, кое-что добавлю и кое-что уберу, изменю алгоритм старой программы, – он воодушевленно бубнил себе под нос, с грацией завзятого пианиста выстукивая по клавишам.

– Так! Убраны посторонние факторы, влияющие на программу. Мозг человека работает на все сто процентов: поглощает информацию, анализирует и делает выводы. Исключены вирусы, болезнетворные бактерии, ген агрессии, ген психических отклонений, все возможные зависимости, комары питаются пыльцой, – пальцы его с бешеной скоростью носились по клавиатуре. – И, давайте-ка, добавим жабры… Воды у нас много, часть людей в океане жить будет – он счастливо выдохнул. Палец его завис над кнопкой Enter. Если хреново получится, запущу новую программу, подумал он. Но только без это вот всего – давайте то, давайте это, примите решение! Это же вам не Мону Лизу рисовать, хмыкнул он, создание Вселенной требует особого подхода! Сначала отработаю демо-версии, а там и к полноценной программе перейду!

Он нажал на Enter.

– Пашка! Пашка! Пал Сергеич!  – голос тонким буравчиком врезался в череп.

– Что? Кто ты? Кто посмел тревожить Бога? – Пашка застонал, повернулся и тут же рухнул на пол с кровати.

– Это я, твоя мать – Богородица, елки-палки! Бога потревожили, понимаешь ли! Посмотри, какой ты хаос в комнате устроил! Ты что – пил? Тебе же пятнадцать всего! Отец, он бутылку шампанского выпил! Вставай, балбес, тебе в школу пора!

Крутой сон был, подумал Пашка и сладко потянулся. Только в программе надо было исключить участие родителей в процессе рождения и воспитания человека, пусть люди спорами размножаются!

Сеанс коллективного чуда

Костя аккуратно разложил инструменты по полкам и с гордостью осмотрел идеальный порядок в гараже. Стоящие друг на друге коробки совпадали размером и формой, у стен пирамидой высились ящики побольше, на дальней стене аккуратно висели велосипеды. Костя довольно крякнул и вытер руки старой ветошью.

– Салют! – хмуро раздалось сзади, и Костя обернулся. В проеме распахнутых ворот гаража стоял Митька – старый приятель еще со школы. Он устало облокотился на железную дверь и выдохнул:

– Вовка помирает, слышь. Худо ему совсем. Доктора сказали недолго осталось. Вот так.

Костя медленно опустился на старую корявую табуретку. Руки по инерции продолжили мять грязную тряпку, взгляд невидимо уперся в стену.

– Как помирает? Мы ж месяц назад на рыбалку ходили – он здоровее всех нас был!

– Был, да закончился, – голос Митьки подозрительно задрожал, и он поспешно откашлялся. – Зараза какая-то обнаружилась. Он тогда сразу после рыбалки и слег, вот. Не стал никого беспокоить, думал, херня – и так пройдет… А оказалось не херня… Сгорел человек, понимаешь, за месяц… Такая вот, брат, подстава…

Костя покрутил в руках тряпку, словно впервые ее увидел, и отшвырнул прочь. Краем глаза отметил, что порядок в гараже был нарушен, но тут же забыл об этом.

– Пошли, – он вышел из гаража, вытолкнув Митьку, и принялся закрывать двери.

– Куда?

– Марусю найдем. Она ж медсестра в больничке, с ней и потолкуем.

Мария Степановна, одноклассница Кости и Митьки, ничего утешительного сказать им не смогла. Слезы текли по ее лицу, и она молча вытирала глаза марлевой салфеткой.

– Помирает он, – сипло прошептала она. – Я уже со всеми врачами поговорила. Говорят, ничего нельзя уже. Эх, Вовка, Вовка… Говорила ему, предупреждала… Чтоб берегся! А он ведь какой, Кость? Он же всем добро бесконечно делал, как из бездонной бочки черпал! Старшего мне спас… Ну, вы знаете. Если б Вовка тогда