О каком сосуде она говорила? О каких кругах ада? И чем призрачная девушка заслужила подобную участь?..

Мысли давили на голову, лишая сна. Под утро, с первыми петухами, мне наконец-то удалось задремать. Через пару часов в комнату, словно вихрь, влетела Антонина и защебетала о том, какой сегодня чудесный день.

«Безумно, особенно когда момент пробуждения напоминает день похорон», – непроизвольно подумала я и содрогнулась, широко распахнув глаза, когда в коридоре что-то с гулом упало.

– Ох, не обращай внимания, какой-то посол не просыхает с самой ночи. Это он поднялся по лестнице в комнату, чтобы поспать.

И действительно, следом послышались местные песни, от которых уши сворачивались в трубочки. Я выпрямилась в кровати и наклонилась, едва уловив внятные слова о том, какой Изольда была неприличной женщиной, что позволила себе ласки чужого мужчины, пока родной муж был в плавании, чтобы обогатить любимую супругу. Прежде чем я пополнила словарный запас парочкой новых матерных слов, Антонина подскочила ко мне и зажала уши ладонями, от которых веяло теплом, как от печки. Я насупилась и скрестила руки на груди, недовольно пыхтя, за что потом еще и нагоняй получила – мол, Саша, где твои манеры, ты не должны была слушать похабные песни. Я была недовольна.

Наконец Антонина заправила кровать, распахнула едва зашторенный плотный тюль, впуская солнечные лучи, взбила подушки, заправила простыню и уступила место Ирине, молодой девушке лет пятнадцати, умеющей делать искусные прически.

Через полчаса у дверей стояла кукла – припудренное лицо, яркий румянец, сок рябины на губах, ровно уложенные волны волос. Я скривилась собственному отражению в зеркале, но, как только Ирина поставила все баночки в сумку и развернулась, встретившись со мной взглядом, не оставалось ничего иного, как широко улыбнуться девушке – так, что еще немного, и свело бы челюсть.

Я спустилась вниз под музыку, доносящуюся с первого этажа, под громкие разговоры и смех, напоминающий скорее кашель туберкулезника. Женщины делали приторно лестные комплименты о том, какая я хорошенькая, а мужчины говорили отцу о том, что будут свататься через десяток лет.

Да я скорее сожру королевскую кобру, чем пойду замуж за одного из вас, напыщенные индюки, – прокрутила подобную мысль в голове, но на деле улыбалась и сдержанно кивала на приветствия, как тому учила мать.

Григория нигде не было. Я попыталась незаметно узнать у отца, где он, но тот сам не ведал, где сейчас был молодой советник. Почувствовав неладное, удалилась под шумный гогот, сославшись на то, что забыла заколку для волос в комнате. Мать, стоявшая неподалеку и наблюдавшая за жалкими попытками обмана дочери, прожигала меня взглядом – если бы им можно было раздробить кости или разом содрать шкуру, я бы уже лежала в луже собственной крови с поломанными конечностями. Стараясь не обращать на нее внимание, проскользнула мимо, якобы между делом задев ее руку, в которой она держала крымское вино – пара капель попала на платье, и мать тут же гневно начала звать Антонину, чтобы та помогла ей убрать это безобразие.

Я похвалила себя за эту пакость. Это, по крайней мере, отвлечет мать, пока она не ворвется в мою комнату и не оттаскает за волосы в качестве наказания. Тем временем я быстрыми, но едва слышными легкими шагами добралась до покоев Азарова. Дверь плотно прикрыта, не слышно никаких признаков жизни по ту сторону. Я постучалась, но в ответ была тишина. А на что, собственно, рассчитывала твоя тупенькая головешка?

Я не могла объяснить этого чувства, но знала, что Азаров в комнате. Единственное, на что хватило ума, – сесть под дверью, прижав ноги к груди и положив на колени голову. Прошла не одна минута, прежде чем дверь отворилась и на пороге появился Азаров, бледный, весь в испарине, поводя невидящим взглядом по коридору. Опустив взор, он пару раз растерянно моргнул и вымученно улыбнулся, отчего сухая кожа губ местами потрескалась и кровь тонкими струйками потекла по подбородку. Гриша, кажется, этого не замечал. Он обхватил себя руками, будто пытался спастись от мороза, ощутимого только им одним, и коротким кивком головы указал на приоткрытую дверь. Я встала, пулей влетела в комнату и села на кровать именинника.

– Ты заболел? – спросила я, когда Азаров прикрыл за собой дверь.

– Можно и так сказать, – уклончиво ответил он и, спотыкаясь, дошел до кровати, буквально рухнул на матрас и укрылся одеялом до подбородка. Не дожидаясь разрешения, я коснулась мокрого от пота лба Гриши ладонью, но тот, на удивление, оказался холодным.

– Это пройдет. Нужно только переждать.

– Что пройдет, Гриша?

Но он не ответил – впал в беспокойный сон. Я решила не будить его и тихо посидеть рядом. Спрыгнув с кровати, дошла до стеллажа с книгами и достала самую тонкую, для чего пришлось привстать на носочки – желаемый объект в золотистом переплете оказался почти что недосягаем для шестилетней девочки. Но сегодня удача была на моей стороне – я даже ничего не уронила и не упала сама. Сев в кресло напротив кровати, раскрыла книгу и начала читать детскую Библию. Я перелистывала страницу за страницей, не замечая времени, пока желудок предательски не заурчал, требуя еды. Отложив книгу в сторону, подошла к кровати Азарова и прислушалась к дыханию – он лежал как каменная глыба, которой не свойственно двигаться по своей природе. Гриша вздрогнул, когда я положила ладонь на его лоб, чтобы напоследок убедиться, что температуры и правда нет, после чего на цыпочках вышла из комнаты и закрыла за собой дверь, потянув за ручку на себя так, чтобы не оказалось ни одного просвета, который какая-нибудь изощренная дамочка может принять за приглашение.

Успокоившись, что Гриша живой, я спустилась вниз, набрала полную тарелку еды, села в угол на неброский пуфик и начала поедать содержимое, запивая все зеленым чаем и стараясь отвлечься мыслями от ночного кошмара, еще не зная, что