разные бывают, может, эта мягкой окажется, тогда подале можно будет проплыть… хотя о зимовке уже сейчас начинать надо думать, скоро и местечко удобное выбрать, землянки копать, как у остяков-вогуличей, крыть бревнами, да настилать крышу дерном. Такая землянка хорошо тепло держит, и ладить ее быстро – чай, не изба, не хоромины. По поводу же зимнего прокорма у атамана голова не болела – зверья в лесу полно, а в реке – рыбы, хоть голыми руками лови. Соль, перец, шафран да маслице конопляное с собой было припасено, взято, так же и мучицы… одначе и соль, и муку экономить надо бы, потому и не жировали – рыбы да дичины ешь от пуза, а вот чтоб посолить – то у атамана спроси. Остяки да вогуличи – те вообще почти без соли ели.

На ночь сторожу крепкую выставили – и в лесу, и вокруг шатров, и у стругов. Костры затушили, чтоб без надобности в ночи не отсвечивали.

Первая ночевка спокойно прошла, и вторая, и третья, а вот на четвертую кое-что приключилось. Начать с того, что Иван долго не ложился, сперва сидел у костра, отца Амвросия слушал – тот про Давида с Голиафом рассказывал, казакам интересно было:

Особенно Михейко недоверчиво щурился.

– Это же надо же! Вьюнош с великаном одною пращой справился? А ну-ко, меня тако возьмешь?

– А ты лоб-то подставь, Ослопе! – смеялись казаки. – А мы долбанем камнем.

Потом, как уж стемнело совсем, разошлись спать, Иван же у реки стоял, поджидал кареглазую Настю – та всегда перед сном умывалась да ноги полоскала – это в ледяной-то водице!

Вот и сейчас пришла, сапожки сбросила, задрала подол:

– Ай!

– Что, холодно? – выйдя из-за кусточка, засмеялся атаман.

Девчонка вздрогнула, обернулась… и улыбнулась расслабленно:

– А я тебя по голосу узнала, ага!

– Чего же тогда дрожишь-то?

– Кто дрожит? Я?

– Ты, ты, а то кто же?

Иван подошел поближе, в воду шагнул, взял Настю за руку:

– Вот видишь, ладонь-то совсем холодная. Словно лед. Дай-ко согрею…

Поднял девичью узенькую ладошку к губам, согрел дыханьем… И – взглядом с очами карими встретившись – поцеловал девушку в губы… Долго, долго целовал… или это Настя сама – долго-долго…

У обоих сердца бились так, что, казалось, слышно было на весь лес, на всю реку, аж до самого студеного моря.

– Приходи в мой шатер сегодня, – едва уняв волнение, прошептал Иван.

Девушка отстранилась, отпрянула:

– Нет!

– А я слыхал, кое-кто из подружек твоих с казаками милуется, – совсем по-детски обиделся молодой человек. – С Кольшей Огневым ваша рыженькая…

– Да пусть хоть с кем! – гневно бросила девушка. – А я до свадьбы – не буду! Или хочешь силком меня взять… что смеешься-то?! Или я что смешное молвила?

– Просто замуж за меня попросилась, – негромко расхохотался атаман.

– Я… попросилась?! Когда это?

– Да вот только что. Сказала – до свадьбы – ни-ни! Вот я и думаю – брать тебя в жены аль нет?

– Что?!

– Да ладно, ладно, шучу я… – Иван протянул руку. – Ну что – мир? Без обид?

– Без обид, – успокоилась Настя. – А рыженькая наша, Авраама, ежели хочешь знать, с Кольшей едва встречаться начали… как вот мы… ой…

Вот и проговорилась! Атаман хотел было еще пошутить, да не стал, к чему обижать девчонку? Тем более ту, от одного вида которой, от волос разлохмаченных, от приоткрытых губ, от очей с золотистыми чертиками, карих – так и свербело сердце!

– Я тебя провожу… до шатра. Коли разрешишь, – глянув в ночное небо, шепотом попросил Иван. – Заодно караулы проверю.

Девчонка фыркнула:

– Так ты меня пойдешь провожать или караулы проверить?

– Так одно другому не ме… ой!

Оба разом расхохотались, а потом еще какое-то время сидели на бережку, на старой коряге, смотрели на отражавшийся в темной воде месяц. Настя тихонько рассказывала про свою прошлую жизнь – про град Усолье на Каме-реке, про то, как хаживали на Ивана Купалу с девками на луга – валялись в траве, прыгали через костер, гадали.

– Ох, грехи наши тяжкие! – посмеивался атаман. – Слышал бы отче Амвросий!

– А что? Чего мы плохого делали?

– Беса тешили, ага! Ох, он бы те объяснил… да только не сможет.

– Почему же не сможет?

– Так я же ему не скажу, чудо!

– Хо! А почему ты меня чудом назвал?

– Так ты и есть – чудо… Ну-ко, мне в глаза посмотри…

– Так темно же…

– Ничо…

Оп! И снова поцелуй, долгий-долгий, сладкий… И тихий шепот:

– Пора, пожалуй, и спать. Засиделись мы…

Проводив девушку до шатра, Иван проследил, как затушили костры, да, сняв сапоги, залез под теплый полог, а там уж сбросил кафтан, зипунишко, растянулся под мягкою волчьею шкурой. Не спал – не шел сон-то – просто лежал, думал.

Нет, конечно, иной бы кто – да попросту уволок бы кареглазую чуду в шатер, сотворил, что хотел, да и ну ее к ляду. Может даже, и к себе приблизил потом… может, и женился бы. Но допреж того… ах, как сладко бы было… Совсем не то, что сейчас… Эх… Однако ж, ежели с другой стороны взглянуть, Настена, по всему, не такая девушка, чтоб насилье спустить. Что-нибудь да сотворила бы… не с насильником, так с собою. Нет! Не надобно все торопить, хоть и хочется, пусть времечко неспешно идет – все равно яблочко-то созреет, упадет к ногам… вот тогда и сладко будет… и по любви, без всякого принуждения.

Ох…

Вздохнув, молодой атаман улыбнулся и заложил руки под голову. Снова заныл шрам – на погоду, верно, к вечеру-то на тепло пошло, этак поутру и льда не будет. Сильно ноет-то, черт бы его побрал – так, что и не уснуть. А не уснуть – так и пройтись, караулы проверить. Не проверял ведь, заговорился с Настасьей.

Выбравшись из-под полога, Иван накинул на плечи епанчу и, поежившись, решительно зашагал к берегу – проверку решил оттуда начать, со стругов. Моросил мелкий дождик, нудный и даже, казалось, теплый, как в самом начале осени. И в самом деле – потеплело. Это и хорошо, неплохо, что дождь. Кабы снег, так гораздо бы хуже было.

– Кто здесь? Откликнись? – возопил, судя по голосу, похоже, что Чугрей.

– Могилев! – выкрикнул в темноту атаман.

Из темных кустов тут же донесся ответ:

– Ревель!

И в самом деле Чугрей.

– Случилось что, батюшка-атамане?

– Вижу-вижу – бдишь! – Иван одобрительно усмехнулся. – Ничего не случилось, просто с проверкой хожу. Тебя кто сменит-то?

– Афоня.

– Ох ты, спаси Господи… ладно.

Пройдя у стругов, Еремеев направился к дальней полянке,