Иван погладил пальцами вдруг занывший ни с того, ни с сего шрам:

– А ты часом не врешь, парень? Сказки нам тут рассказываешь. Ты сам-то этого идола видел?

– Тот, кто его увидит – умрет, – тихо пояснил Маюни. – Колдуны сир-тя победят всех, ибо в целом мире никто не может противиться их черной злой силе. К тому же золотого идола стерегут свирепые драконы и огромные змеи!

– И ты тоже их, конечно, не видел.

– Не видел, – согласился остяк. – Но знаю. Мой дедушка шаман был, да-а.

– Вранье! – отец Амвросий резко поднялся на ноги. – Не знаю, как кто – а я так ни единому слову не верю. Солнце какое-то, вечное лето, драконы – сказки!

– Совсем не сказки, – решительно вскинулся отрок. – У многих спросите, да-а.

– Вогуличи пленные тоже про ту землю рассказывали, – неожиданно вступился за Маюни Михейко Ослоп. – Я сам слышал. И про солнце, и про золото, и про идола золотого.

Даже обычно молчаливый Яким, оруженосец, и тот подал голос:

– И я про то слыхал!

Иван лишь руками развел:

– Ну, все про всё слыхали. Окромя меня, да еще отца Амвросия.

Священник вдруг потупился:

– Признаюсь, и азм грешен – слухи доходили… Да сказки!

– Коли многие говорят, может, и не сказки, – дотронулся до своего шрама молодой атаман. – Может, что-то такое и есть. Маюни! Ты путь на север показать сможешь?

Подросток вздрогнул, зеленые глаза его от ужаса сделались черными:

– Да вы что, и вправду хотите туда идти?!

– Может, и сходим, – улыбнувшись, атаман обвел взглядом своих. – А что, козаче? Коли там золотой идол стоит – так надобно его отобрать, да пустить золото на благое дело! Тем более – люди там худые, одни колдуны нечестивые!

– А вот мы-то и разрушим их мерзкие капища! – с воодушевлением воскликнул отец Амвросий. – Принесем заблудшим душам свет животворящий православной веры святой! Крестим язычников! Храм сладим! Да ради такого дела – жизни не жаль. Кто как, а я за тобой, атамане. Тем более – Строгановы нам право такое дали – своим ходом идти.

– И мы с тобой, Иване свет Егорович! – немедленно откликнулись казаки, глаза их уже горели тем самым желтоватым огнем, что всегда чующих близкую добычу охотников за удачей.

Вряд ли, вряд ли манили их христианские подвиги – все же простые люди, без всяких… Золото! Золотой идол!

За тем ведь многие – да почти все – и шли.

– Так ты, парень, в проводники к нам не пойдешь?

– Не пойду! – в ужасе откликнулся Маюни. – Вы безумцы! Вы там погибнете, все! А душа ваши станут пищей для Куль-Отыра! Насытившись, он явится и в вашу землю – да-а!

– Ясно, не поведешь, – в задумчивости покивал Еремеев. – А в струг, значит, идол тот золотой влезет. В крайнем случае можно пушки выбросить, одни пищали оставить.

– О боги! – воздев руки к небу, кричал юный остяк в нескрываемом страхе. – О великий Нум-Торум, о Полум-Торум, повелитель охоты, о, небесный надзиратель Мир-суснэ-хум, о Калташ-эква, богиня земли! Образумьте этих несчастных безумцев, пока еще не поздно, образумьте… или погубите еще в пути.

Никто не обращал внимания на его причитания, блеск золотого идола, огонь наживы, сейчас затмевал все.

– Вот что, Яким, – деятельно распоряжался Иван. – Давай, собирай всех наших на круг – решим, что да как.

– Да, атамане, не сомневайся – все до единого согласны будут! Чем невесть что невесть где искать… здесь-то пути ясные.

– Да уж ясные, – косясь на уходящего прочь Маюни, атаман потрогал шрам. – Все на север, вниз по реке. В пути и перезимуем, а по весне – вперед. Глядишь осенью уже и домой вернемся – не пустые, ага! Мыслю, от идола того золотишка каждому хватит.

– Ах, атамане, батько, – обычно сдержанный оруженосец прикрыл глаза рукой. – Ох, и заживем!

– Заживем, заживем, Якиме! – негромко захохотав, Иван потрепал парня по плечу. – Иди, парень, действуй. Смотри только, чтоб чужие казаки не прознали, только свои… Хотя их Ермак и не отпустит. Да! Там немец один есть, Ганс Штраубе, рыжеватый такой, носатый…

– Знаю я Ганса, – ухмыльнулся Яким. – Со Смоленска да Могилева еще. Воин добрый.

– Вот-вот… вот ему и шепни. Только – чтоб другие не услыхали.

Остяцкие сказки Маюни нынче оказались той самой каплей, что переполнила чашу… не то чтобы терпения молодого атамана, хотя и этого, пожалуй, нельзя было сбрасывать со счетов – все же хотелось ощутить себя – именно себя – главным, а не ловить каждое слово Ермака да косые взгляды его воевод. В конце концов, у Ивана имелась своя личная сотня из людей, преданных ему одному, и ему одному веривших. И все эти слухи о золоте в низовьях Оби-реки, давно уже доходившие до казаков от тех же проводников вогуличей, и нынешние слова юного остяка, это все пришлось как нельзя более кстати. Уйти! Быть самому по себе, без всяких начальников, отыскать золотого идола, вернуться богатым… кстати, и девок можно будет взять с собой, своей собственной волею – ну-ка, скажи-ка кто против! Взять, да… Ну, не бросать же.

Глава 3

Поход

Осень 1582 г. Река Обь

Прихватив девок, отчалили раненько поутру, Ермак Тимофеевич провожать не вышел. Верно, обиделся, за то, что ушли – хотя и не должен бы, ведь Строгановы насчет Ивана предупреждали – но, скорее, головного атамана просто сморил сон, вот и не стал выходить – все и так обговорено было.

Десяток стругов Ивана были не так уж и велики – иные бы и не прошли по не широким рекам – впрочем, места вполне хватало для самих казаков, для припасов, оружия. И для дев – полоняниц бывших – хватило, трех атаман на свой струг поместил – одну светленькую, с волосами, как лен, Онисью, другую, подружку ее – черноокую да чернобровую Катерину, ну и третьей Настю взял. Остальных по другим стругам распределил, по двое, по трое – чтоб красавицам веселей было, да строго-настрого наказал казакам не забижать девчонок, а буде кто забидит – того здесь, на берегу, и оставят, словно шпыня ненадобного. Живота не лишат, упаси Господи, просто выкинут, бросят – вот тебе и золото, вот тебе богатство будущее, вот тебе и ватага! Как хочешь, так и выживай, по лесам скитайся, охотничай да рыбку лови. И не забывай, что вообще-то зима скоро.

Онисья с Катериной смирненько себя вели, все больше в шатре небольшом, на корме для них разбитым, сидели, а вот Настена любопытничала