Сквозь окно уже ложились вечерние тени. День незаметно подошёл к концу. На дворе темнело, и с участка донёсся гул гусей, уже затихающих в ночной загон. Я откинулась на спинку стула и вздохнула. Сейчас браться за иглу было бы глупо.

Пух нужно собирать днём, когда светло и когда пернатые сыты и не носятся во все стороны. Вечером, если начать их будить — они поднимут такую бурю, что уснёт только Орлин, и то, наверное, из упрямства.

Я осторожно сложила всё обратно в корзину и убрала её в угол. Завтра. Завтра я всё начну. А сейчас — просто позволю себе немного посидеть в тишине и подумать, как из простых перьев и старых тканей родить что-то новое. Что-то полезное. Что-то наше.

Ночь опустилась быстро. В окне сгущалась темнота, воздух стал прохладнее, и даже гуси наконец утихли, лишь драконёнок пару раз соскреб по полу когтем, устраиваясь поудобнее где-то у дверей сарая. Я задула свечу, прижала подбородком край одеяла и уже почти легла, когда взгляд снова скользнул к окну.

За окном, в соседнем крыле, всё ещё горел свет. Комната Кристиана. Я прищурилась — не потому что хотелось видеть больше, а чтобы как будто лучше прочувствовать: он дома. Всё ещё дома. Это знание неожиданно согрело даже не потому, что я волновалась — просто... теперь мне было не всё равно.

Я уснула не сразу. То переворачивалась с боку на бок, то прислушивалась к звукам в доме — к скрипу половиц, к дуновению сквозняка, к каждому щелчку дерева. Почему-то не отпускала глупая мысль: а вдруг он снова уйдёт? Хоть и обещал остаться. Хоть и говорил, что всё в порядке.

А проснулась ещё до рассвета — так рано, что за окном лишь начинало сереть, и звёзды не исчезли окончательно. Сердце билось как-то сбивчиво, будто чувствовало, что приближается что-то важное. Я лежала, уставившись в потолок, напряжённо прислушиваясь, пытаясь уловить хоть один шаг.

И шаги пришли. Скрипнула доска где-то в коридоре, и я тут же соскочила с постели, босиком добежала до двери и выскользнула наружу, врезавшись… прямо в него.

Кристиан шёл как раз в сторону моей комнаты, застёгивая на ходу рубашку, волосы чуть растрёпанные, взгляд сосредоточенный — явно не ожидал столкнуться со мной в этот час. Он резко остановился, поймав мою руку, чтобы я не отлетела назад, и с лёгким удивлением, но всё тем же спокойствием сказал:

— Вы уже проснулись…

— А я к вам, — усмехнулась в ответ, слегка запыхавшись. Голос звучал будто бы спокойно, но руки всё ещё дрожали от неожиданности.

Неловкая тишина повисла на мгновение, а потом — мягкий, совсем короткий взгляд. Как будто оба одновременно поняли, что хотели одного и того же: просто убедиться, что другой рядом.

— Я же обещал, что никуда не уйду, — тихо сказал он, и голос прозвучал особенно мягко в этой предрассветной тишине. Герцог стоял совсем близко, настолько, что тепло от его ладони будто почувствовалось ещё до того, как он коснулся меня.

Пальцы Кристиана аккуратно убрали выбившуюся прядь с моего лба, и это движение вышло таким бережным, почти домашним, что я вдруг осознала — не дышу. Просто смотрю. Просто стою.

— И выполню данное вам слово, — добавил он, чуть склонив голову набок, и его ладонь скользнула к моей щеке, лишь слегка коснувшись кожи.

Жар окутал меня мгновенно: щёки вспыхнули, как в детстве, когда меня ловили на чём-то, о чём я сама себе не хотела признаваться. Но я не отступила. Не сделала ни шага назад. Просто осталась на месте и позволила ему тоже быть рядом.

Касание было лёгким, почти невесомым, но в нём чувствовалось куда больше, чем можно было бы прочесть в сотне слов. Оно не требовало ничего, не навязывало. Просто было — как факт, как точка опоры, как момент, в котором наконец не нужно было притворяться чужими.

Мы молча спустились по лестнице, стараясь не разбудить ни людей, ни птиц, ни этот ещё спящий дом. Шаги почти не звучали — будто сами затихали, чувствуя, что сейчас нарушать тишину не хочется.

Кухня встретила нас прохладой и уютом, перемешанными ароматами вчерашнего чая, сушёных трав и старого дерева. Мы разожгли плиту, заварили чай — из нового сбора, ещё ароматного, с ноткой свежесорванной мяты — и сели за стол. Без слов, без спешки и неловкости. Просто сидели и пили, иногда перекидываясь тихими фразами, которые касались самых простых вещей — грядок, погоды, крыльев дракончика, что с каждым днём становились всё крепче.

Но именно в этой простоте что-то внутри согревалось особенно сильно. Казалось, будто всё всегда было так. Будто этот дом всегда был моим, будто я всегда просыпалась раньше рассвета, чтобы заварить чай в этой старой глиняной кружке. И этот мужчина… словно всегда сидел напротив. Просто был.

Я взглянула на него. Кристиан что-то рассказывал вполголоса, делился мыслями о травяных смесях, но взгляд его то и дело возвращался ко мне — спокойный, внимательный, и чуть теплее, чем должен быть в такой ранний час. И в какой-то момент я поймала себя на мысли, что мне не хочется, чтобы это заканчивалось.

— Вот вы где, — голос Орлина прозвучал неожиданно, и я вздрогнула.

Старик появился в дверях, оглядел нас, задержался взглядом чуть дольше, чем обычно, а потом обошёл наш стол, хмыкнул себе под нос, будто вспомнил что-то очень личное и давнее… и, как ни в чём не бывало, начал доставать миски, нож, заварник, продукты.

— А я, гляжу, чайник пустой — думаю, не рановато ли? А тут, оказывается, уже утренняя смена.

Старик возился с завтраком, шуршал и гремел посудой, не задавал лишних вопросов и не бросал ни намёков, ни взглядов. Только уголки его губ едва заметно дёрнулись — и это был тот редкий случай, когда я была почти уверена: Орлин всё понял.

И, как настоящий джентльмен… решил просто не мешать.

Завтрак протекал спокойно, почти умиротворённо. Всё было просто: горячая каша, мятный отвар, свежий хлеб. Никто не торопился, не спешил вставать, не пытался заново запускать суету дня — наоборот, каждый как будто берёг эту редкую тишину.

Я уже доела, лениво ковыряя ложкой стенки кружки, когда заметила, как Кристиан чуть поёрзал на месте, опустил взгляд и начал что-то теребить во внутреннем кармане жилета. Он заметно колебался — будто не был уверен, стоит ли. Но в