Я осталась стоять, не двигаясь и чувствуя, как пальцы чуть подрагивают, и в груди поднимается тепло — то самое, которое приходит не от солнца, а от чьего-то тихого, честного присутствия рядом. Он не сжимал мою руку, не тянул к себе, просто держал — легко, но с тем особым вниманием, которое невозможно подделать.

И в этой тишине, нарушаемой лишь шумом ветра и далёким гулом все еще работающих на поле крестьян, в этом взгляде и в этом молчаливом прикосновении было что-то удивительно личное — слишком тонкое, чтобы описывать словами, но достаточно сильное, чтобы я не могла не почувствовать.

— Вы ведь… правда в порядке? — спросила негромко, словно не хотела спугнуть то хрупкое, что возникло между нами, и всё же не могла удержаться от желания услышать подтверждение.

Мой собеседник ответил не сразу, чуть наклонив голову, но потом всё же заговорил, так же тихо, как и я.

— Сейчас — да. Потому что вернулся.

Я улыбнулась — не потому что так нужно, а потому что иначе уже не могла. Улыбка вышла мягкой, чуть грустной, но настоящей, и в ней, как и в его прикосновении, было гораздо больше, чем можно объяснить.

В этой уютной тишине Кристиан все же медленно убрал руку, но наши пальцы задержались на мгновение, словно не спешили отпускать. И этого короткого прикосновения, этой секунды понимания между нами оказалось достаточно, чтобы что-то поменялось. Незаметно. Навсегда.

Мы стояли молча, ещё несколько секунд, не торопясь возвращаться, словно оба понимали, что вот этот момент — между тишиной и шагом — важнее любого следующего. Но жизнь, как всегда, шла своим чередом, и со двора уже доносились звуки, которым было совершенно всё равно, что происходит в душе у герцога и простой девушки.

— Пора, — негромко сказала я, чуть понизив голос, чтобы вернуть себе привычное дыхание.

Мужчина рядом со мной кивнул, и мы вместе направились к калитке, не торопясь, будто каждый шаг по этой дороге уже был не совсем таким, как раньше. Мы шли молча — не потому что не о чем было говорить, а потому что и без слов всё было сказано.

Когда мы вошли во двор, нас тут же встретила делегация в полном составе: гуси гордо вытянули шеи, в ожидании корма уткнувшись в воздух, цыплята суетливо заметались у ног, один из них почти врезался в подол моего платья, но сразу же важно убежал, словно ни при чём. Где-то сбоку щёлкнуло крыло — это драконёнок, из своей тени, важно наблюдал за возвращением, склонив голову на бок и чуть прищурив один глаз, будто собирался потом обсудить всё с кем-то своим.

Орлин стоял у грядок, с ведром и лопатой, и, заметив нас, только фыркнул в усы и театрально буркнул:

— Во как. Вернулся. И даже не с пустыми руками.

Он перевёл взгляд на меня, потом снова на Кристиана, но ничего больше не сказал, только продолжил копать землю, делая вид, что всё, что происходит вокруг, не имеет к нему ни малейшего отношения.

А я в этот момент почувствовала, как странно спокойно мне стало. Как будто что-то выровнялось внутри, как будто я долго держала равновесие на узкой доске — и наконец ступила на землю. Мы были дома. Втроём. С драконёнком, гусями и этой смешной, пахнущей хлебом и свежей травой реальностью, которую мы почему-то строили вместе.

— Пойду помогу Орлину, — сказала, уже направляясь к грядкам, но всё ещё чувствуя на себе теплый взгляд. И не оборачивалась — просто знала, что он смотрит. Так же внимательно. И чуть иначе, чем раньше.

Кристиан Виери

Я и представить не мог, что моё утреннее исчезновение вызовет у неё такую реакцию. В словах — возмущение, в голосе — тревога, но всё это легко читалось между строк: Саша переживала. Не из-за формальностей или приличий, а по-настоящему — и это удивляло больше, чем всё остальное. Хотя… ещё сильнее удивила та самая искра в её взгляде, когда девушка меня увидела. В ней не было обиды — только облегчение. И, если быть честным, эта искра засела где-то глубже, чем мне бы хотелось признать.

Александра, будто отмахнувшись от всей сцены, поспешила к грядкам, бросив через плечо:

— Ужин будет через полчаса. Если, конечно, наши гуси снова не вздумают забастовку.

Я усмехнулся, не ответив, и остался во дворе, наблюдая, как эта заноза в моем сердце вместе с Орлином снова берётся за дело. В ней удивительным образом уживались лёгкость и упрямство — только что спорила со мной, а теперь, будто ничего и не было, уже стояла по колено в зелени и тёрла ладони от земли.

Полчаса. Этого вполне хватит.

Я поднялся в свою комнату, сбросил дорожную одежду, сполоснул руки и лицо, стряхнул с себя пыль дороги. После всего — захотелось просто немного тишины. Не для отдыха, а чтобы собраться с мыслями и… с благодарностью рассмотреть свою находку.

Пара кустиков эринея лежали на столе, словно маленький трофей. Листья были свежие, тугие, с ровными прожилками и чуть сизым оттенком по краям. Не цветущий, конечно, но всё же — достойный. Вполне пригодный для заварки.

Я аккуратно разложил побеги, достал нож и начал их измельчать — не спеша, почти ритуально. Эти травы требовали уважения. Если всё пойдёт по плану, через два-три дня сырьё будет полностью готово. Тогда я смогу доставить маркизе первую партию — и, по крайней мере, вернуть долг за аванс. Уже неплохо.

Придётся, конечно, предупредить её, что один из компонентов — в процессе подготовки. Не стану вдаваться в подробности: всё, что касается цветущего эринея, всегда было частью нашего семейного знания. Пусть это и не официальная тайна, но раскрывать секрет — всё равно что обесценить саму суть. Скажу проще: если повезёт, следующая партия может быть... элитной. Так и звучит убедительнее, и обещание лучше воспринимается, когда подкреплено делом.

Я откинулся на спинку стула, посмотрел на сушильную решётку, где аккуратными рядами уже выложены подготовленные травы, и впервые за день позволил себе остановиться — просто замереть, на миг отключиться от дел.

Снаружи доносились голоса, гогот гусей и чирикание птиц в саду. Жизнь шла своим чередом. Я снова был дома, и впервые