* * *

Ужин прошёл в тёплой, почти домашней обстановке. На столе было простые, но вкусные тушёные овощи с пряной зеленью, немного хлеба, заварной отвар, в котором угадывался тимьян и мята. Всё приготовлено Александрой и Орлином — со вкусом, заботой и, как ни странно, с какой-то лёгкой радостью. Возможно, оттого, что мы снова за одним столом. Возможно, потому что я всё-таки вернулся.

Я рассказал о сборе трав — об эринее, жёлтолистах, даже упомянул редкую бельтру. Показал высушенные образцы, и Орлин, при всей своей внешней ворчливости, одобрительно кивнул. О встрече с ржанниками я, разумеется, умолчал. Незачем тревожить близких тем, что уже позади. Особенно если это ничем не изменит сути.

После ужина мы ещё долго сидели на кухне, лениво обсуждая, что делать с нашим крылатым полком. Цыплята и гусята росли на удивление быстро. Уже начали линять, пушок сменялся пером, а драконёнок с каждым днём становился всё более независимым и, если быть честным, всё более наглым.

— С такими темпами роста мы вряд ли сможем прокормить их всех к зиме, — проговорил я, поглаживая виски. — Даже если учесть, что крестьяне принесут десятину… зерна хватит, может быть, до середины зимы. А дальше — вопрос.

Я не стал добавлять, что сам дом всё ещё заложен, долги висят как заноза под ногтем, и каждое новое приобретение — это ставка на завтра. Что я в буквальном смысле работаю, чтобы выкупить наследие. Зачем? Чтобы не перегружать ужин отчётами. Но вопрос остался в воздухе.

— У меня есть одна мысль… но я не уверена, что вы её оцените, — негромко подала голос Александра. Мы оба с Орлином повернулись к девушке почти одновременно, и она, не выдержав взгляда старика, чуть смущённо усмехнулась: — Я не знаю, везде ли у вас так… но подушки очень жёсткие.

Я едва не поперхнулся от неожиданности. Орлин удивлённо хмыкнул и почесал затылок:

— Мы их сеном набиваем, — почесал затылок Орлин. — Проще и дешевле. На шерсть средств нет, да и морианский мягкий мох, что на подушках у знати, у нас не растёт. Его только из-за моря и возят — а стоит он как крыло от дракона. А можно, по-вашему, как-то иначе?

Александра кивнула, и на её лице появилась лёгкая улыбка:

— Конечно. Сейчас, когда наши «крохи» линяют, пушок начинает сыпаться. Его можно аккуратно собирать. А к осени и перья начнут выпадать. Из этого можно шить подушки, матрацы, даже одеяла. Если подкупить немного ткани и собрать материал у крестьян — можно будет сшить не только для нас, но и попробовать продать.

Я смотрел на неё — и, чем больше слушал, тем отчётливее понимал: это звучит… не просто разумно, а вполне осуществимо. Это идея, у которой есть ноги, крылья и даже перья.

— А если я предоставлю материал прямо сейчас, — осторожно спросил я, — вы бы смогли попробовать сшить что-то в ближайшие дни?

Мы с Орлином переглянулись. Он прекрасно знал, о чём я. У матери сохранился сундук с тканями. Купленные ею ещё до болезни, с любовью подобранные, но так и не использованные.

— Можно попробовать сделать пару декоративных подушек, — уверенно сказала Александра. — Мне нужно посмотреть на ткани… и, конечно, нужны иглы, нитки, шило. Хотя бы базовый набор.

Я усмехнулся. Элианна Виери собирала рукодельные принадлежности с той же страстью, с какой я когда-то собирал карты. В её комнате наверняка всё сохранилось — благодаря старому защитному заклинанию, которое мы с отцом вложили в сундук много лет назад.

— Пойдём, — кивнул я.

Девушка встала, немного удивлённая, но поспешила за мной. Мы поднялись на второй этаж, в ту самую комнату, куда давно никто не входил. Я открыл дверь — и Александра замерла на пороге, будто вошла в храм. Шагнула осторожно, взглядом скользя по вещам, по стенам, по покрывалу на кресле у окна. Тихо. Почтительно.

— Это была её комната, — сказал я просто. — Здесь почти ничего не изменилось.

В дальнем углу стоял сундук. Тот самый. Над ним мерцало старое плетение — заклинание сохранности, сотканное в полголоса, почти на выдохе, из тех, что держатся не силой, а памятью. Я коснулся его ладонью, и чары мягко разошлись.

Крышка открылась с лёгким скрипом, и внутри нас встретил запах — не времени, а чего-то... родного. Ткани были сложены аккуратно: бархат, хлопок, лен, даже немного шёлка. Все — целые, чистые, как будто их только вчера купили.

Саш ахнула. Тихо, с искренним восторгом.

— Они… идеально сохранились.

Сзади послышалось ворчание:

— Ну наконец-то хоть пуху, что у нас по двору летает, найдётся применение, — Орлин, появившийся на пороге, хмыкнул, почесал подбородок и добавил: — А то уже, честно говоря, как в курятнике сплю. Подушка шуршит, как стог.

Я рассмеялся. Тихо. И вдруг почувствовал, что в этом странном вечере — с подушками, сундуком, тканями и драконами — впервые за долгое время стало по-настоящему тепло. Мы были разные и не были семьёй. И всё же… было ощущение, что мы строим что-то общее.

Глава 32. Там, где сердца бьются в унисон

Александра

Я осторожно наклонилась к сундуку, пальцами проводя по краям сложенных отрезов. Материю подбирали с любовью — это чувствовалось. Каждый кусок был особенным: плотный лён с мелким тиснением, мягкий хлопок приглушённых тонов, светлый сатин, который наверняка когда-то предназначался для чего-то нарядного. Я выбрала лишь несколько — тех, что точно могли подойти для дела, не самые дорогие, но крепкие и добротные. Взяла нитки, иглы, крючок, пару деревянных пялец и портновскую ленту. Всё по делу. Всё — с мыслями о том, как не ошибиться.

Пока я собирала вещи, меня не покидало чувство, что в этот момент мне доверяют не просто ткани и иголки. Кристиан позволил прикоснуться к тому, что связывало его с матерью. А такие вещи не передают просто так. Это был не сундук с запасами — это была часть памяти, часть сердца, которую он открывал без слов. И я не имела права обесценить этот жест.

Сложив всё в корзину, я сдержанно поблагодарила и, прижимая её к груди, вышла из комнаты. Мужчина не сказал ни слова, но взгляд его был внимательным, чуть серьёзнее обычного. Я поняла: он всё понял и тоже доверился.

В своей комнате я аккуратно разложила ткани на столе, развязала пучки ниток, разложила крючки и иголки, осматривая, что к чему. Всё целое, надёжное и прочное — как надо. Я