Я подошёл к Алёниному дому — на улице уже светили фонари. Небо пока не почернело, над крышами ещё алел закат. Мне показалось, что автомобильное движение по улице Большая Дорогомиловская сейчас было на удивление вялым. Не слышал я пока и привычного гула со стороны Кутузовского проспекта, который мне всегда казался самой шумной улицей Москвы. Я скользнул взглядом по однотипным невзрачным вывескам: «Аптека», «Ателье»… С середины девяностых годов этот фасад выглядел совершенно иначе: там светились разноцветные огни на ярких броских рекламных вывесках и витринах.
Во дворе мне показалось, что уличные звуки стали на порядок тише. Я невольно вспомнил свои ночные прогулки по территории пансионата «Аврора». Там в это время уже стрекотали цикады, шумело море. В московском же дворе на закате шелестела листва, из приоткрытых окон доносились звуки музыки и обрывки разговоров. Всё это звучало едва слышно, будто я внезапно заполучил тугоухость. Чётко звучал лишь стук моего сердца и топот моих каблуков. Я зашагал вдоль светившихся болезненно-желтоватым светом окон первого этажа. Чётко чеканил шаг — убеждал себя, что не утратил слух.
На ходу я окинул взглядом уже погрузившийся в полумрак двор. Заметил притаившиеся под кронами деревьев автомобили (два светлых ГАЗ-21 «Волга», и белый «Москвич»), огороженную бордюром овальную клумбу и окружившие эту клумбу лавочки. Вечер казался тёплым. Однако людей я во дворе не заметил. Хотя услышал отзвуки человеческих голосов. Ветер принёс их со стороны невысоких подстриженных кустов, которые виднелись позади клумбы и лавочек. Вместе со звуками ветер метнул мне в лицо запахи. В московском дворе пахло сухой травой, пылью, выхлопными газами и бензином.
Над дверями подъездов я не обнаружил светильников. Но свет горел в подъездах. Он проникал на улицу через расположенные над дверями окошки, подсвечивад нарисованные белой краской цифры — номера находившихся в подъезде квартир. Мимо первого подъезда я прошёл (лишь равнодушно мазнул по нему взглядом). Обратил внимание на мятую водосточную трубу и на изрисованный мелом тротуар. Свернул к двери второго подъезда. На номера квартир взглянул лишь для порядка: уже подсчитал, что Алёна проживала именно в этом подъезде. Замок на двери ожидаемо не обнаружил. Потянул за дверную ручку — скрипнули дверные петли.
Я шагнул в подъезд, чуть зажмурился от жёлтого света лампы. Вдохнул пропитанный табачным дымом воздух. Курили здесь совсем недавно: мне почудилось, что дымок ещё вздрагивал и клубился среди натянутой в углах под потолком паутины. Я тряхнул портфелем: деловито и уверенно, будто шагавший к любовнице важный чиновник. Подсчитал каблуками ступени, на лестничной площадке первого этажа взглянул на обтянутые дерматином и толстой леской двери, заметил стеклянные глаза дверных глазков. Лампа под потолком едва слышно затрещала и мигнула — она будто бы испуганно вздрогнула при моём появлении.
Я решительно поднялся на третий этаж, нещадно нарушил тишину топотом своих ног. Взглядом отыскал дверь Алёниной квартиры (украшенную коричневым дерматином, декоративными шляпками гвоздей и паутиной из лески). Замер в шаге от неё и ткнул пальцем в кнопку звонка. В прихожей у Лебедевой задребезжала стандартная резкая трель, напомнившая мне жужжание стоматологической бормашины. Лампа у потолка засветилась ярче — она будто бы удивилась моей наглости и напористости. Я выждал пару секунду и снова нажал на чёрную кнопку. Повторная трель звонка вновь не пробудила в квартире Лебедевой жизнь.
Зато звякнули запоры в квартире Алёниных соседей. Я повернул голову и увидел выглянувшую из-за двери соседней квартиры женскую голову. Женщина пару секунд разглядывала меня — мне показалось, что её смутило странное сочетание в моей одежде: стрелки на брюках и белая футболка. Поэтому я тряхнул коричневым портфелем: помог женщине определиться. Из-за двери появилось прикрытое выцветшим разноцветным халатом плечо, а затем и вся женщина целиком. Она шаркнула по полу тапками со стоптанными задниками и с потёртыми носами. После затянувшегося раздумья всё же улыбнулась.
Я поздоровался, поинтересовался: есть ли кто сейчас в Алёниной квартире. Узнал, что Алёнина бабушка не жила тут с начала лета. Сейчас она обитала на подмосковной даче. Вернётся в Москву только к осени. В квартире сейчас проживала только её внучка. Которая уже вернулась «с морей». Алёнина соседка снова окинула меня взглядом: осмотрела меня с ног до головы. Только теперь она спросила, к кому я пришёл. Я снова сэкономил улыбку. Серьёзным тоном ответил, что разыскиваю Елену Лебедеву. Вновь предъявил свой «солидный» портфель, который вместе с брюками и туфлями нивелировал влияние футболки.
— Так это… репетиции у неё, — сказала женщина. — Занятая она очень. Раньше полуночи наша Алёна домой не придёт.
* * *Место для наблюдательного поста во дворе я выбрал, ещё спускаясь по ступеням. Протопал каблуками по асфальту, смело уселся на скамью около клумбы (не проверил её на предмет чистоты). Отсюда я прекрасно видел дверь Алёниного подъезда и окна её соседки: уже знакомое мне женское лицо мелькнуло за оконным стеклом на фоне светившейся в квартире на третьем этаже люстры.
Женщина меня увидела. Я сохранил солидный вид: лишь сдержанно ей кивнул — женщина отшатнулась и спряталась вглубь комнаты. Всё ещё звучали голоса за кустами. Небо над домом всё же почернело. Я взглянул на часы. Прикинул, что до полуночи я вдоволь налюбуюсь красотами московского двора образца семидесятого года.
* * *Сколько ни вглядывался в небо, но звёзды я всё же не рассмотрел. Хотя не заметил и облака. Решил, что звёзды исчезли с ночного московского неба ещё до моего рождения: я сам в этом сегодня убедился. Шелестевший листвой ветер посвежел. Зато запах бензина я уже почти не ощущал. Наблюдал за тем, как возвращались домой жильцы дома (поодиночке и группами). Они меня не замечали: свет от окон до моего наблюдательного пункта не дотягивался, а стоявший рядом с клумбой фонарный столб маскировался под лишённое ветвей дерево. Изредка посматривала в мою сторону из окна Алёнина соседка. Вот только мне казалось, что она меня уже не видела.
Автомобили дважды проезжали через двор за время моего дежурства. Свет их фар пробегал по двору, на мгновения отгонял мрак от кустов и деревьев. Третий автомобиль свернул во двор в начале второго ночи. Я к тому времени уже подумывал размять ноги: прогуляться вокруг клумбы. Позабыл о своих намерениях, когда автомобиль остановился около Алёниного подъезда. Светлый «Москвич». Его модель я точно не опознал: то ли «Москвич-408», то ли «Москвич-412» (в советских ретро автомобилях я разбирался плохо). Распахнулись дверцы. С водительского места выбрался мужчина. Он обошёл автомобиль и приоткрыл дверцу для пассажира.
Женщину я разглядел не сразу. Но услышал её голос. По моим рукам скользнули знакомые мурашки. Я невольно улыбнулся. Увидел на фоне всё ещё светившихся окон подъезда женскую фигуру: стройную. Светлые волосы, причёска «каре». Я отметил, что приехавшие на автомобиле мужчина и женщина примерно одного роста. Цокнули по асфальту каблуки. Захлопнулась дверца. Я всё же поднялся с лавки и пошёл к автомобилю. Всматривался в фигуры застывших около машины людей. Услышал их голоса. Тихие. Я поначалу не разобрал слов. Но чётко различил в женском голосе знакомые интонации: те самые, которые слышал в пансионате «Аврора».
Я подошёл к автомобилю — около ещё светившихся фар кружили насекомые. Женщина сейчас стояла ко мне лицом. Алёна. Она улыбалась, смотрела на своего спутника. Не видела меня. При скудном уличном освещении я толком не рассмотрел узор на её платье. Лишь заметил некоторые его детали: воротник, короткие рукава, подчёркивавший стройность талии тонкий поясок. Стоявший ко мне спиной темноволосый мужчина выглядел на фоне Лебедевой низкорослым и узкоплечим. Я взглянул на его наряд: заправленная в тёмные брюки светлая рубашка, узкие штанины без видимых «стрелок». Заметил, что пальцы мужчины удерживали Алёнино запястье.
