Он обвёл нас своим монаршим взглядом.

— Правила ясны, господа?

Волконский уверенно кивнул. Я — тоже.

— Отлично, — Решетов жестом фокусника указал на кушетку в центре кабинета, где под тихий писк мониторов жизненных показателей лежала пациентка средних лет, укрытая простынёй.

— Женщина, сорок два года, поступила час назад с жалобами на…

— Стоп, — мой голос прозвучал в стерильной тишине неожиданно резко. — Никаких заранее подготовленных пациентов, доктор Решетов.

Решетов поморщился так, словно я предложил ему выпить прокисшего молока.

— Простите, молодой человек?

— Вы слышали. Вы с господином Волконским могли договориться заранее. Подготовить удобный, классический случай, где он блеснёт своими книжными знаниями. Соревнование будет гораздо честнее, если противник не будет знать правильный ответ заранее. Чтобы обеспечить, так сказать, чистоту эксперимента. И чтобы ни у кого, включая самого главврача Морозова, не возникло сомнений в вашей беспристрастности.

— Ты обвиняешь меня в жульничестве⁈ Да как ты смеешь⁈ — Волконский побагровел.

— Я лишь предлагаю исключить саму возможность таких подозрений, — я пожал плечами. — Давайте дождёмся пациента, который поступит в клинику после того, как мы все трое встретились здесь. «С колёс». Так будет честно. Или вы боитесь, доктора?

Заведующий диагностическим отделением застыл с приоткрытым ртом. Я упомянул Морозова. Он понял, что я не блефую и готов поднять скандал, который ударит по его репутации.

Хотя я бы в любом случае выиграл. Нет поводов сомневаться в своих навыках. Но не хотел давать Волконскому преимущество, когда можно все сделать иначе.

— Хорошо, — процедил Решетов сквозь зубы. — Будь по-вашему. Ждём нового поступления.

Мы ждали двадцать минут. Волконский нервно ходил по кабинету из угла в угол. Решетов демонстративно сел за стол и начал заниматься своей работой.

Я же просто стоял у окна, абсолютно спокойный. Эта выдержка бесила их ещё больше.

Наконец пискнул планшет, известивший о поступлении пациента. Решетов распорядился везти его в отделение.

Двери распахнулись без стука. Санитары вкатили каталку. На ней, под кислородной маской, лежала женщина. Без сознания, кожа имела нездоровый оттенок, дыхание — поверхностное, частое.

Решетов подошёл, взял у медсестры планшет.

— Горохова Варвара Павловна, — зачитал он. — Тридцать шесть лет. Поступила только что, найдена без сознания. Состояние тяжёлое, заторможенное. Анамнез собрать невозможно — пациентка неконтактна. На руках у вас первичные анализы крови и данные осмотра скорой. Доступ к любым дополнительным исследованиям — по вашему требованию.

Он театрально взглянул на большие настенные часы.

— Время пошло, господа. Кто первый поставит точный, окончательный и главное, подтверждённый диагноз и предложит верное лечение — тот и будет считаться победителем. Начинайте.

На стальном столе уже лежали распечатки первичных данных. Я бегло пробежался по ним взглядом.

Давление семьдесят на сорок — коллапс. Пульс частый, нитевидный. Общий анализ крови — на удивление адекватный, без резкого повышения лейкоцитов. ЭКГ — только синусовая тахикардия.

Глюкоза в норме. Стандартный, почти бесполезный набор для экспресс-диагностики. Он говорил о том, что пациентка умирает, но не говорил почему.

Волконский же не стал терять ни секунды на изучение скучных бумаг. Он подскочил к пациентке и начал свой спектакль. Демонстративно-быстрый осмотр: стетоскоп к груди на две секунды, резкая пальпация живота, проверка рефлексов молоточком.

Каждое его движение было рассчитано на внешний эффект, на профессора Решетова. «Посмотрите, как уверенно и профессионально я работаю. Посмотрите, какой я молодец».

— Картина ясна как день, — заявил он, с важным видом выпрямляясь. — Классический септический шок неясного генеза. Низкое давление, тахикардия, угнетение сознания — все признаки налицо. Нужно немедленно начинать инфузионную терапию и вводить антибиотики широкого спектра, пока мы ищем источник инфекции.

Решетов, поглаживая свою аккуратную бородку, важно кивнул.

— Согласен с молодым коллегой. Первоочередная задача — стабилизация гемодинамики и противошоковые мероприятия. Диагноз сепсиса действительно наиболее вероятен при такой неспецифической клинической картине.

Сепсис. Ну конечно.

Самый очевидный и самый ленивый диагноз в такой ситуации. Когда не знаешь, что происходит, — вали всё на сепсис и заливай пациента антибиотиками. Авось поможет. Дилетанты.

Я не спешил.

Медленно, подчёркнуто спокойно я подошёл к кушетке. Не к сердцу и лёгким — их уже проверили и ничего не нашли.

Меня интересовало другое. Я внимательно, сантиметр за сантиметром рассматривал её кожу, ногти, слизистые оболочки глаз. Взял её безвольную руку и поднёс ладонь к яркому свету диагностической лампы.

И тут я почувствовал движение. На грудь пациентки взгромоздилось что-то невидимое и костлявое.

Нюхль. Он забрался прямо на бедную женщину, встал на задние лапки и начал своё представление.

Сначала он уставился на неё своими зелёными огоньками-глазами с таким сосредоточением, словно хотел разглядеть все морщины на ее подбородке. Затем он нетерпеливо повернулся ко мне и отчаянно замахал когтистой лапкой, как бы говоря: «Ну что ты копаешься⁈ Давай уже!» Потом снова уставился на пациентку, а через секунду — опять на меня, снова размахивая лапами.

Он намекал на нечестную борьбу.

— Я понял твои намёки, — мысленно обратился я к фамильяру. — Хватит пытаться выстрелить в нее лучами из своих глаз. Ты же не носишь трусы поверх синих трико и красный плащ. Я не буду использовать некро-зрение. Это было бы нечестно. Да и слишком легко. Сегодня работаем только головой и глазами, как обычные люди.

Нюхль недовольно фыркнул, но слез с пациентки и устроился на подоконнике, продолжая сверлить меня укоризненным взглядом.

А я тем временем заметил кое-что интересное.

Цвет её кожи был странным. Не просто бледность от шока, не типичная «мраморность» при нарушении микроциркуляции. Это был грязноватый, почти бронзовый оттенок, особенно заметный на костяшках пальцев и в складках кожи на шее.

Любопытно. Очень любопытно.

— Что, Пирогов, не можешь определиться? — голос Волконского сочился ядом и триумфом. — Время-то идёт. А пациентка не становится здоровее от твоих медитаций над её ладошками.

— Терпение, Михаил. Я осматриваю пациента, а не выбираю мясо на рынке, — ответил я, не прекращая осмотр пациентки. — Здесь важна точность, а не скорость. Хотя вам, судя по всему, ближе второй подход.

Волконский захлебнулся воздухом, готовый взорваться, но Решетов бросил на него предупреждающий взгляд.

Я закончил осмотр.

Кусочки пазла начинали медленно складываться в моей голове, но общая картина была ещё