— Не-а, я к таким привыкла. — И тут же перевела разговор на другое: — Дядя Андрей, а почему вы хромаете?

Я крякнул с досадой. Заметила-таки, глазастая. Как ни старался ровно идти, а не получалось, левую ногу рвало болью. И дело не в синяке, заработанном, когда в электричку с разбега вломился. Синяк — это так, мелочёвка. А вот когда выпрыгивал я из электрички, хуже обернулось. Межвременье накатило чуть ли не на лету, выдернуло из-под меня вагон. Оступился, потянул сухожилие. Со стороны ничего не видно, ни отёка, ни покраснения, а ногу в колене не согнёшь. Очень неприятная травма, для охранника в особенности. Руководству турбазы не понравится, если узнают. Но это как раз заботило меня меньше всего. Хуже, что с Ксюшой теперь по горам не полазишь и не поплаваешь всласть. Но огорчать дочь не хотелось.

— Да пустяки, — я постарался придать голосу беззаботность. — До свадьбы заживёт.

— А вы что, жениться собираетесь? — насторожилась Ксюша.

— Всё может статься.

Дальше она шла молча, видно, обдумывала мою фразу. Лишь у самых ворот турбазы уточнила:

— Дядя Андрей, так вы насовсем вернулись, или опять уедете?

— Насовсем. Теперь — насовсем.

В библиотеку я заявился перед самым закрытием. В брюках с наутюженными стрелками, в новенькой рубашке, с букетом роз. Разумеется, выбритый, причёсанный и наодеколоненный. А синяк на скуле… Так его уже почти не заметно.

— Добрый вечер в вашей хате!

Ирина подняла голову от книжки. Брови её моментально взлетели вверх.

— Андрей… Ох! Добрый вечер… Александра сказала, что ты приехал…

Она ещё что-то говорила бы, но я уже подошёл к её столу, протянул букет.

— Ира, это тебе.

— Мне?! Ой…

Она поднялась, потянула было руки к цветам, но взять не решалась. Не знала, можно ли это брать? Ей что, кроме учеников и цветы никто не дарил?

— Тебе розы не нравятся? — деланно нахмурился я.

— Нравятся, очень! — спохватившись, она взяла букет. — Просто… я не ожидала.

— И это ещё не всё. Мы сегодня идём в ресторан. Я приглашаю.

— Куда? — брови Ирины как подскочили вверх, так и не могли опуститься.

— Ну, не совсем в ресторан. Тут неподалёку кафе есть подходящее, с летней площадкой. Хорошая музыка и кормят неплохо. Посидим вдвоём, на свежем воздухе.

— А Саша?

— С Александрой всё договорено, она тебя отпускает. Так что закрывай своё учреждение, — рабочий день, кстати, две минуты назад закончился, — и пошли. У тебя есть полчаса, чтобы нарядиться, подкраситься, и всё такое.

Ирина моргнула, раз, другой. И улыбнулась счастливо.

— Если Александра отпускает, тогда пошли…

В кафе, действительно, и музыкой нас потчевали приемлемой, и заказанный ужин не разочаровал. Мы сидели в плетёных креслах за таким маленьким столиком, что нога касалась ноги. Пили шампанское, сначала холодное, так что бокалы покрылись испариной, под конец нагревшееся, но не ставшее менее приятным. Ели — каждый в соответствии со своим понятием о вкусном. Ирина — жареную рыбёшку и салат из мидий, рапанов, репчатого лука, сыра, я — бифштекс и картошку фри с нормальным салатом, из помидоров и огурцов. «Таю, таю, таю на губах, Как снежинка таю я в твоих руках…» — пел в десяти метрах от нас здоровенный динамик голосом Валерии. Но они не мешали нам — ни динамик, ни певица. Нам было хорошо — сидеть вдвоём, не замечая никого вокруг, пить шампанское, вдыхать воздух летнего вечера, разговаривать ни о чём и обо всем…

Нет, говорить о том, что было для меня самым важным, я не мог. Когда-нибудь позже, в будущем. Когда у нас с Ириной не останется тайн друг от друга.

Ужин растянулся надолго. А потом было мороженое. Были бы и танцы, но… не с моим горемычным мениском. Я не пригласил, а Ирина не стала намекать, что надо бы. Но даже без танца — медленного танца, когда можно, не таясь, нежно сжать руку, обнять, осторожно поцеловать первый раз — нам было хорошо.

Из кафе мы ушли, когда на небе начинали зажигаться первые звезды.

— Куда гулять пойдём? Давай к морю? — предложил я. — Залезем на утёс, сядем на камешках, никто мешать не будет…

— Ой, нет, ты что, я же на каблуках. И темно уже, страшно по скалам лазить. Лучше по набережной погуляем.

— Что за интерес в толпе толкаться? Тогда уж на терренкуровскую дорожку пошли. И свободнее, и к дому ближе.

Против терренкура Ирина не возражала. Мы пересекли по аллейке санаторский парк, прошли вдоль забора «родной» турбазы. Вскоре фонари остались позади, тонкие стройные кипарисы сменились раскидистыми дубами и соснами, подступившими к дорожке с обеих сторон. Да и сама дорожка начала превращаться в серпантин, полого поднимающийся вдоль склона горы.

Ирину я вёл под руку, а теперь она и вовсе прижалась ко мне.

— А здесь темно совсем. Страшно…

— Опять страшно? Ириша, я же с тобой, чего тебе пугаться?

— Да. — Она помолчала. И добавила неожиданно: — Андрюша, я тебя давно поблагодарить хотела.

— За что?

— За Сашу.

Внутри тенькнуло. Как она догадалась?! Видела меня всё-таки там, в поезде? И когда парень-музыкант ей туфельку передал, всё поняла? А сейчас узнала, вспомнила…

— Она ведь без отца у меня растёт, а ты с ней возишься всё время, плавать учишь. Спасибо.

— Да не за что, — я вздохнул. Ничего она не видела и ни о чём не догадывается. — Александра хорошая девочка, только физически слабовата. Ты бы её в секцию какую записала. На дзюдо, например.

— Дзюдо?! — ахнула Ирина. — Да зачем это нужно девочке? Ещё покалечится.

— Не покалечится. А нужно, чтобы уверенность в своих силах воспитать.

— О, она и так уверенная, палец в рот не клади. А если дзюдо этим заниматься начнёт, с ней и подавно никто не сладит.

— Лишь бы она сладить сумела, когда понадобится.

— Ой, не знаю… Может, для девочки лучше хореография? Нет, на хореографию она ходить не станет, шальная слишком. В кого такая…

— Ты, должно быть, тихоней в детстве была?

— Я? — Ира замолчала ненадолго, вспоминая. Засмеялась негромко: — Ты не поверишь, но меня в школе хулиганкой считали. В какие только истории не встревала, маму до слёз доводила.

— Ты —