И вот, когда последний из уходящих пересёк черту, ворота с глухим стуком закрылись, отрезая жителей от тех, с кем только что попрощались.

В этот момент плотина прорвалась — по деревне разнёсся открытый женский плач. Кто-то, обезумев от горя, побежал к воротам и начал колотить по ним кулаками, а другие молча развернулись и побрели в свои дома, чтобы пережить горе в одиночестве.

Я обернулся — на вершине холма, в конце опустевшей улицы, всё ещё виднелась одинокая фигура Борина. Староста стоял и смотрел на то, что произошло, и как он в очередной раз прогнулся под барона. Интересно, какие мысли были у него в голове? Был ли у него вообще выход?

Рядом с ним появилась его жена — Инга. Женщина молча коснулась руки мужа, а затем, не говоря ни слова, первая развернулась и ушла в дом. Борин постоял ещё несколько секунд, а потом отправился следом.

Прошло ещё минут десять, постепенно деревенская улица затихла, а люди разошлись. Оплот — осиротевший и ослабленный, готовился жить дальше.

А я, оглянувшись на оставленные дом и кузню, сжал в кулаке тяжёлый железный ключ, который Гуннар сунул перед уходом. Понимал, что нужно время, чтобы сориентироваться в изменившейся жизни.

На душе тоскливо, хотя должно было быть наоборот, ведь жизнь в каком-то смысле наладилась — у меня теперь настоящий дом, а не дырявая нора. Достойная койка, а не куча гнилой соломы. Больше не придётся думать о том, как спать под капающей крышей, как и из чего вообще готовить еду — в доме Гуннара всего в достатке. Кузня тоже была полностью в моём распоряжении, а человек, который поначалу казался главной проблемой, исчез из жизни.

Но почему же тогда так грустно, чёрт его дери?

Наверное, потому, что я всегда ценил людей больше вещей. В прошлой жизни мог горой стоять за отделение и мужиков, даже если приходилось жертвовать собственным благом. Начальство иногда, посмеиваясь, называло мучеником. Предлагали ведь пойти выше и перебирать бумажки в тёплом кабинете, вместо того чтобы лазить по дымящимся завалам, а я не мог. Может, это и глупо, но своих ребят и тех кого удавалось спасти всегда ценил больше, чем карьеру.

Ветер задул ещё сильнее, растрепав волосы и забираясь под рубаху. Взглянул на дверь дома Гуннара и отправился внутрь — необходимо сесть и всё обдумать.

Отворил дверь и сразу почувствовал тепло и уют. Бросил взгляд на чугунок с остывающей кашей, который старик оставил на столе. Прошёл к маленькому окошку и проверил ставни — плотно пригнаны. Даже самый хитрый шпион не сможет увидеть, чем тут занимаюсь. Это хорошо — нужно практиковаться как можно чаще.

В любую свободную минуту — «Дыхание Жизни», чтобы заполнять резервуар Огненной Ци. Использовать её в ковке, вплетая в сталь. Практиковать «Путь Тлеющего Угля», оттачивая каждое движение до автоматизма.

Нужно становиться сильнее, ведь в этом мире никогда не знаешь, когда тебе это понадобится. Сила здесь — не амбиция, а единственная гарантия выжить.

Проверил и второе окно — тоже в надёжном состоянии. Затем подошёл к столу, взглянул на недоеденную кашу в миске Гуннара и тяжело вздохнул.

Нет, я уверен, что с мужиком всё будет в порядке. Казалось, что за эти несколько дней удалось вдохнуть в старика искру новой жизни. Надеялся, что, оказавшись в суровых условиях замка, тот проявит себя — начнёт ковать отличное оружие, вспомнит, что он — Мастер, и не посмотрит в сторону выпивки. Может, однажды мы ещё увидимся. Может быть, здесь, в деревне, когда кузнец вернётся, а может…

Перед глазами встал образ Чёрного Замка. Кай никогда там не был, но почему-то тот представился мне не просто крепостью, а огромным монолитом, вросшим в чёрную скалу, а под ним — тесный городок из двухэтажных домов, окружённый второй, более низкой стеной. Образ был ярким и детальным… Может фантазия, а может и нет, но с чего бы вдруг? Откуда деревенский мальчишка мог знать, как выглядит главная крепость провинции?

Заметил, что в последнее время всё реже вспоминаю прошлую жизнь — всё чаще воспринимаю эту реальность как свою собственную. Словно та, прошлая жизнь Дмитрия, с её сиренами, пожарами и однушкой на окраине, была далёким сном. А я всегда жил здесь, в Оплоте, дышал этим воздухом и чувствовал этот холод.

Это немного пугало — не хотелось потерять себя, раствориться в мальчишке и забыть, кем был.

Нужно всегда помнить: я в первую очередь — взрослый человек с жизненным опытом.

Быть в теле, в котором когда-то находилась другая личность, оказалось не так-то и просто — это постоянная борьба. Приходится сталкиваться с огромным количеством давящих на тебя чувств и мыслей, которые кажутся твоими, и с воспоминаниями, которые цепляют детскими эмоциями. И, в конце концов, с реакциями тела, которые кажутся абсолютно естественными, пока не поймёшь, что это не твоя реакция, а эхо Кая, всё ещё живущее в его плоти. И с этим нужно научиться жить, не давая поглотить себя.

Взял миску с недоеденной кашей. Поискав глазами, куда можно вычистить, нашёл на небольшой полке деревянный чан, куда, видимо, сбрасывались пищевые отходы. Та же система, что и в шахтёрском лагере — общий тазик, в котором все мыли свои тарелки, пока вода не превращалась в жирную взвесь. Я выскреб остатки, помыл миску, а затем ополоснул её чистой водой из небольшого ведра, стоявшего на полу.

Наложив себе полную миску едва тёплой каши, сел за стол и принялся есть.

На удивление, сегодняшний хаос подстегнул мысль сильнее, чем что-либо прежде. Не верилось — всего десять дней назад был бесправным рабом, которого топили в бочке за малейшую провинность, а теперь сидел здесь, в крепком доме кузнеца, которого считал личным тираном. Сейчас я здесь практически хозяин — четырнадцатилетний паренёк, в распоряжении которого оказалась целая кузница.

Едва заметно улыбнулся этой мысли. Конечно, когда есть крыша над головой, которая не течёт, и еда в миске, а в мешочке припрятано приличное количество медяков, гораздо легче думать о глобальных целях и задачах. Бытовая устроенность развязывала руки и освобождала разум — теперь можно было не только выживать, но и по-настояшему жить и строить.

На самом деле, всё было не так просто, как казалось на первый взгляд. Кузница — это не автономный механизм, а живой организм, зависящий от множества внешних факторов, и теперь вся эта сложная система лежала на мне.

Перед уходом Гуннар, торопливо собирая инструменты,