Цель экзерциций сиих понятна — опорочив ваши светлости, разгромить клан Гедиминовичей, навек закрепив Узыл под своей властью.

Я знаю, что Вы умеете действовать быстро. Могу передать, где именно и когда будут люди Шуйского, и тогда инициатива останется за Вами.

Ожидаю Вашего решения.

Искренне преданный Вам — Мигель'.

Аркадий пристально смотрит на щёгольски одетых князей, похожих больше на дипломатов.

— Если это дойдёт до инстанций, виновными объявят именно нас. А бумаги — подложные или нет — сыграют свою роль. Охранка давно точит на вас зубы, господа.

— Хитро, — шипит сквозь зубы старший Куракин, Владимир Александрович, яростно протирая пенсне. — Старик выставит нас изменниками, а сам поднимет знамя Рюриковичей, словно на дворе снова шестнадцатый век!

— Именно, — кивает Владимир. — И потому ждать мы не станем. Если компромат у него в доме — его надо достать. Если нет — пусть он сам боится, что мы придём за ним.

Он берёт бокал, делает с усмешкой небольшой глоток:

— Шуйские хотят войны кланов? Что ж, мы им её дадим. Но не по-старому, с дубинами и саблями, а быстро, деловито, так, чтобы утром в газетах уже написали, кто хозяин.

Князья переглядываются. В их взглядах блестит азарт, не страх.

Аркадий же отбивает хитрую мелодию пальцами по столу:

— Господа, господа. Начинать свару в имперской столице — разумно ли? Пусть себе думают, что Ловкач — наш или их. Это не столь важно. Важно, чтобы завтра Петербург видел: Рюриковичи — прошлое. А Куракины и Голицыны — будущее.

— Вот потому, что мы — будущее, мы Шуйскому и покажем! — решительно произносит Владимир Куракин.

Аркадий, подняв одну бровь, ничего больше на это не отвечает.

Глава 20

Конструкты и мятежники

Я сидел в нашей дворницкой — старой, забытой, пропахшей плесенью, но надёжной. Никто из городовых сюда и носа не сунет, слишком уж откровенно заброшено место, даже крысы ушли, похоже.

Вернувшись после вылазки, я, несмотря ни на что, велел Сапожку спать. И сам заставил себя смежить веки. Я-истинный в сне не нуждался, но телу Ловкача требовался отдых.

Поутру Савва отправился на разведку и за едой. Я же взялся за работу и разложил на полу добытое — книги, «чёрные тетради». Отдельно легли те, что по списку Ванды. Пусть разбирается, если, конечно, уцелела и её не сцапали там, на крыше. И неважно уже, подлинный этот список или мнимый. Настоящий — или приманка, сочинённая лишь для того, чтобы я не подумал отказаться в последний момент.

Вот эти — оставлю себе, пусть будут. «Гудят», то есть резонируют с Астралом, они особенно сильно. Посмотрим, что сумели туда понаписать менталисты этого мира. И совсем отдельно — то самое.

Книга со спиральной надписью.

Я держал её в руках, аккуратно надев перчатки. Держал осторожно, словно готовое вот-вот сорваться заклятие. Почерк… да, очень похож на мой. Символы расставлены именно так, как любил я — по спирали, с переходами то по ходу, то против, с ломаными линиями, будто вырезаны острием ножа по кости.

Но всё же… не до конца. Было в этих чертах что-то чужое, будто лёгкий акцент в знакомом голосе. Нет, это не память подводила после переноса в тело Ловкача. Слишком всё выверено, слишком нарочито, как будто кто-то решил отыграть мою манеру, да и переиграл.

«Главное: не оставляй Завязи без кода». Эта фраза всё не выходила из головы. Я знал, что так бы написал сам. Но знал и другое: если это ловушка, то именно такие слова — идеальная наживка.

Я перебирал варианты.

Могло быть, что это я — тот, прежний, оставил себе послание, зная, что придётся стирать память.

Могло быть, что кто-то другой, скопировав мой почерк и манеру, пытался заставить меня поверить именно в это.

И оба варианта были одинаково опасны.

Скрипнула дверь, Савва протиснулся внутрь, ссутулившись и быстро перекрестясь, словно пытаясь сбросить с плеч прилипший к нему чужой взгляд.

— Дядя Ловкач… был я у бабы Веры. Потолковал с ней. Ну и с Гвоздём тоже, — он говорил быстро, горячо. — Баба Вера всё спрашивала, что такое за шурум-бурум ночью был, что она чуть с кровати не свалилась. Марья-искусница, говорит, весточку прислала, про нас спрашивала…

Ага! Значит, Ванде удалось-таки ускользнуть. Ловка, чертовка, что и говорить.

— И ещё баба Вера говорит — все, мол, шепчутся: у бояр замятня началась. Только никто толком не понял, из-за чего. Говорят, Шуйские и Куракины уже людей двигают, будто война скоро. А охранка… охранка словно ничего и не видит. Ни сном, ни духом, молчит, как ни в чем не бывало.

Я хмыкнул.

Вот оно, значит, как. Визит наш к Узлу не остался без последствий. Начались у хозяев разбирательства — кто, откуда, зачем и почему. И неважно, кто этот Узел держит в действительности, главное, что на него кто-то посягнул. И пошла писать губерния, как сказал бы первичный Ловкач.

Савва придвинулся ближе, поглядывая на книги. Словно он тоже мог оценивать, что принесла нам вылазка, стоил ли свеч риск.

— И что мы теперь, дяденька? В бой? Или сидеть тихо?

Я посмотрел на книгу со спиралью. Она словно ждала, когда я открою её снова. Но я медлил.

— В бой… пока нет. Пусть князья да бояре друг другу рёбра ломают, коли так подраться охота. А мы с тобой сперва разберёмся, кто тут и за кого. И что с Узлом на Охте делать. И не связана ли со всем этим та туманная лошадь.

— С Узлом? — не понял сперва Сапожок.

Ах да, ведь малец пока об Астрале ничего и не знает, на одном чутье. Пришлось объяснить, хоть и поневоле коротко.

Хорошо мальчишкам — чудеса и диковинки они воспринимают как должное. Это просто часть волшебного и замечательного мира, арена для приключений.

Савва, выслушав да покивав, отправился разведывать дальше.