— Хорошо, — от уверенного тона не осталось и следа.

Я промедлил мгновение, прежде чем отпустить Разумовскую. Мне искренне не хотелось этого делать. И возможно, после разговора мы вернемся к этой игре. Но пока дела важнее.

— Дело ведь не в том, что ты жалеешь талант Воронцова, ведь так? Не думаю, что расходы на модернизацию производства под его аппарат превышает выгоду от прибыли, когда все захотят поменять старое оборудование в шахтах на более эффективное. Так в чем дело?

— Я продаю заводы, производящие горнодобывающую технику, — ответила Разумовская, отводя глаза.

Я даже потерял дар речи на мгновение.

— Почему? Только не говори, что они гнетут тебя, как память о бывшем муже.

— Я просто решила, что это не мое. Буду заниматься хозяйственной техникой, поднимать село, — преувеличенно весело пояснила княгиня.

Я подцепил ее подбородок пальцами и заставил посмотреть мне в глаза.

— Правду, Марго.

— Меня вынуждают выставить заводы на продажу, — дрогнувшим голосом ответила Разумовская и закрыла глаза.

Из-под ресниц на щеку скользнула слеза. Я осторожно смахнул ее большим пальцем.

— Кто?

— Дорохов. Сказал, что если я не сделаю этого в течение месяца по-хорошему, он устроит так, что я останусь без заводов и без денег.

— Дакхр, — выругался я сквозь зубы.

— Поэтому, забирай Лешку и строй свое производство. Да, с нуля это будет долго и затратно, но с талантом Воронцова ты будешь на шаг впереди их всех.

Марго смотрела на меня заботливо и встревоженно одновременно. Такая трогательная в своей растерянности. Задумавшись, я провел рукой по ее мягким локонам, утопив в них пальцы. И тут меня осенило.

— Марго, в течение этого месяца ты можешь не соглашаться ни на чьи предложения о покупке?

— Что ты задумал?

— Я хочу купить у тебя заводы, — улыбнулся я. — Но мне нужно время, чтобы найти деньги.

Княгиня не успела мне ответить. Ее телефон, лежавший на чайном столике, вдруг засветился.

— Подожди минутку, — попросила она, мельком взглянув на экран и тут же схватив телефон.

— Да, Петр Евгеньевич? Что случилось?

Голос в трубке что-то нечленораздельно забубнил. Его монолог оказался коротким, всего несколько фраз.

— Я сейчас приеду, — бесцветным голосом ответила Марго и посмотрела на меня.

В ее глазах стояли слезы.

— Это Петр Евгеньевич Веселовский. Он заведует реанимацией в Императорском госпитале.

Я молча ждал продолжения, давая ей возможность собраться с силами.

— Машина Гроффов попала в аварию.

Глава 24

— Петя! — Разумовская, едва сдерживая слезы, бросилась к высокому усатому мужчине в белом халате, едва он закрыл за собой стеклянную дверь. — Что с Виктором и Мартой? Они в порядке?

Я предпочел держаться неподалеку, чтобы быть в курсе, и прийти на помощь, если понадобится.

Веселовский посмотрел на Маргариту и покачал головой.

— Насколько мне известно, за рулем была Марта Ивановна. Барон и баронесса погибли, Софья в реанимации в тяжелом состоянии.

Я в три шага пересек коридор, и подхватил Марго как раз, когда она покачнулась. Разумовская судорожно вцепилась в мой пиджак и спрятала лицо у меня на груди. Я обнял ее левой рукой, прижав к себе, чтобы не дать княгине упасть.

— Петр Евгеньевич, я Тимофей Никольский, друг семьи Гроффов и Маргариты Павловны. Я готов взять все заботы о Софье и о… — горло вдруг перехватило спазмом, и я с трудом нашел силы завершить фразу, — похоронах барона и его жены. Насколько мне известно, у Виктора Викторовича и Марты Ивановны родственников не было…

— Как это не было? — отразился от отделанных белым кафелем стен каркающий голос вместе со стуком каблуков. — Я — родная сестра барона, Евгения Грофф. Вы, молодые люди никакого права не имеете здесь находиться! А уважаемый доктор, если скажет вам еще хоть слово, пойдет под суд!

Как я мог забыть о существовании этой крайне неприятной особы! Тощая фигура Евгении Викторовны возникла рядом.

— Мне позвонил следователь, который курирует это дело, — поджав тонкие губы и задрав острый подбородок, выплюнула она. — Заявляю официально, что этих людей я не знаю, и запрещаю передавать им любую информацию о моем брате и его семье. У меня есть основания подозревать, что у них недобрые намерения в отношении моей племянницы, опекуном которой я являюсь.

Пока она произносило все это, меня не покидало ощущение, что я нахожусь в страшном сне. Но самое ужасное было еще впереди. Об этом страшном сне мне еще предстояло рассказать Лешке и Даше.

— Это дело… — Марго вдруг выглянула из-за лацкана моего пиджака, все еще цепляясь за него. — Запрещаете передавать… Недобрые намерения… Виктор и Марта погибли, а вы говорите о каком-то деле?

Я чувствовал, как она вздрагивает при каждом слове, поэтому крепче прижал к себе в попытке успокоить.

— Евгения Викторовна, — нахмурившись, я посмотрел на баронессу. — А есть какая-то бумага, официально объявляющая вас опекуном Софьи?

Что-то мне не верилось, что Грофф, даже будучи уже не совсем в своем уме, доверил жизнь любимой дочери особе, с которой он не знался половину жизни. Да и жена вряд ли ему такое позволила.

Евгения Викторовна стрельнула в меня пронзительным взглядом маленьких злых глаз.

— Я ее родная тетя! Кому как не мне быть ее опекуном! Мой брат не мог предвидеть подобной ситуации, и, конечно, не оставил никаких распоряжений на этот случай. А кто вы такие, мне вообще не понятно! Немедленно уходите, или я заявлю в полицию и потребую выставить охрану у палаты Софьи!

— Евгения Викторовна, не нужно кричать, — Веселовский вдруг вклинился между баронессой и нами. — Здесь все-таки лечебное учреждение. Отношения выясняйте за его пределами.

Баронесса метнула в доктора гневный взгляд, но замолчала.

— Так-то лучше. А теперь позвольте сообщить вам, что ваш брат и его жена были доставлены в приемный покой госпиталя три часа назад, но, к сожалению, до операционной мы их не довезли.

Я внимательно наблюдал за реакцией «убитой горем» родственницы Гроффов. Ни один мускул не дрогнул на ее лице. Глаза продолжали сверкать хищным блеском.

Я почувствовал, как пошевелилась Марго в желании что-то спросить, но я едва заметно покачал головой, и она замолчала. Веселовский явно сам собирался все рассказать в нашем присутствии до требования баронессы вывести нас отсюда, но лишний раз нарываться на мерзкий визг Евгении Викторовны ему не хотелось.

— Софья Викторовна в очень тяжелом состоянии. Никаких прогнозов дать не могу. Ближайшие сутки будут решающими. На этом все. А теперь я попрошу всех покинуть госпиталь. Сейчас я никого не могу допустить к пациенту. Если что-то изменится, — обратился Веселовский уже именно к Евгении Викторовне, — я вам сообщу.