Он исчез. Остался только запах озона и легкий, необъяснимый холодок, пробежавший по спине.

Коридоры Центральной Клиники оказались настоящим лабиринтом. Мы шли молча — Серебряный впереди, быстрым, размеренным шагом, я следом, стараясь не отставать. Повороты следовали один за другим без всякой видимой логики. Направо. Налево. Снова направо. Вверх по широкой парадной лестнице. Вниз по узкой, служебной.

Он водит кругами. Запутывает. Чтобы я не смог найти дорогу обратно, если захочу уйти.

— Паранойя? — спросил я после пятого одинакового поворота.

— Предосторожность.

— От кого?

— От всех.

Лаконично. В стиле Серебряного. Но в его голосе появилось что-то новое. Напряжение? Усталость? Или даже… страх?

— Куда мы идем?

— На встречу.

— С Тайной Канцелярией?

— Можно и так сказать.

Уклончиво. Значит, что-то не так. Это не официальная встреча? Или официальная, но не та, которую я ожидаю?

— Игнатий, если вы меня обманули…

Он остановился. Резко, словно наткнулся на невидимую стену. Обернулся. В его бледных, почти бесцветных глазах промелькнула странная смесь раздражения и… сожаления?

— Разумовский, определитесь, чего вы хотите. Спасти жизни? Или соблюсти протокол? Получить официальное одобрение Гильдии? Или запустить производство антидота как можно скорее?

— Я хочу правды.

— Правда — это роскошь, которую мало кто может себе позволить, — он усмехнулся без тени веселья. — Особенно в столице. Особенно сейчас.

— Красиво сказано. Но я все равно хочу знать, куда вы меня ведете.

Он отвернулся. Постоял секунду, глядя в тускло освещенный конец коридора. Потом произнес тихо, почти шепотом:

— К людям, которые решают судьбу Империи. Не де-юре, а де-факто. Не на бумаге, а в реальности. Это все, что я могу сказать. Остальное… увидите сами.

Он продолжил свой путь. А я, посмотрел неодобрительно ему вслед и последовал за ним, понимая, что пути назад уже нет. Я добровольно входил в кроличью нору, совершенно не представляя, что ждет меня на дне.

Мы остановились перед старым, выцветшим гобеленом. Потертые края, потускневшие нити. Сюжет едва различим — Целитель, склонившийся над раненым воином.

Классическая аллегория: Милосердие побеждает смерть. Работа была старая. Триста лет, не меньше. Времен основания клиники.

Серебряный подошел к гобелену. Провел рукой по его нижнему краю — движение было отработанным, привычным. Он делал это сотни раз.

— Истина и знание, — произнес он.

Девиз Гильдии Целителей. Но интонация… это было не просто цитирование. Это было заклинание. Пароль.

Гобелен дрогнул. Едва заметно, словно от сквозняка. А потом… часть стены за ним бесшумно отъехала в сторону. Никакого скрежета, никакого скрипа. Идеально смазанный механизм. Или магия.

За стеной — темнота. И узкая винтовая лестница, уходящая вниз.

— Прошу, — Серебряный указал на проход. — После вас.

— Да нет уж, после вас, — улыбнулся я.

— Если бы я хотел вас убить, господин Разумовский, я сделал бы это еще в Муроме. Проще, дешевле и гораздо меньше свидетелей.

— Я не боюсь, — ответил я. — Будет надежнее, если вы вступите в тьму первым и покажете дорогу.

Серебряный стиснул зубы, но пошел вперед.

Лестница оказалась древней. Камень под ногами был стерт тысячами шагов — по центру каждой ступени образовалась глубокая, гладкая выемка. Сколько людей прошло здесь за эти века?

Единственным источником света были магические светлячки, вмурованные в стены через равные промежутки. Они давали холодное голубое свечение. Достаточно, чтобы не споткнуться. Недостаточно, чтобы разглядеть, что ждет впереди.

Спускались молча. Я считал ступени — привычка из прошлой жизни, въевшаяся в подкорку. Сорок восемь. Четыре пролета по двенадцать. Симметрично. Кто-то здесь очень любил порядок.

— Игнатий.

— Да?

— Зачем вам все это? Что вы получите в итоге?

Он помолчал. Наши шаги гулко отдавались в узком пространстве.

— А что вы получаете, спасая жизни?

— Удовлетворение. Чувство выполненного долга. Смысл существования.

— Вот и у меня примерно то же самое, — в его голосе прозвучала непривычная искренность. — Только я спасаю не отдельные жизни, а целую Империю.

— Скромненько.

— Реалистично.

Лестница закончилась массивной дверью. Дуб, окованный железом. Но это была только видимость, грубый камуфляж. Настоящая защита — это сеть магических рун, вплетенных в металл. Они светились тускло, почти незаметно, как угасающие угли.

Серебряный приложил ладонь к рунам. Они вспыхнули ярче, пробежали по его пальцам голубыми искрами. Проверка. Идентификация.

Щелчок. Тихий, почти неслышный. Замок открылся.

Первое, что ударило в лицо — тепло. После промозглых, пахнущих сыростью коридоров эта комната казалась почти тропической. В большом камине, выложенном из темного камня, потрескивали настоящие дрова — березовые, судя по характерному запаху. Огонь был живой, не магическая имитация. Его языки отбрасывали пляшущие тени на стены, заставляя их оживать.

Второе — запах. Смесь ароматов старых книг, кожаных переплетов, вековой пыли. Хорошего, дорогого табака с нотками вишни. И еще… лаванда? Странное, но на удивление приятное сочетание.

Комната была маленькой. Уютной до неприличия, если учесть, где она находилась. Книжные шкафы из темного дерева тянулись от пола до самого потолка, забитые фолиантами. Корешки были на разных языках — латынь, старославянский, современный русский, что-то похожее на арабскую вязь. Медицинские трактаты соседствовали с философскими трудами, алхимические справочники — с поэтическими сборниками. Библиотека человека с очень широкими интересами. Или очень долгой жизнью.

На стенах висели карты. Империя во всей ее красе — от западных границ до восточных рубежей. В карты были воткнуты красные булавки. Хаотично? Нет, не хаотично. Муром, Владимир, Кострома, Ярославль… Очаги эпидемии. Зараза расползалась как чернильное пятно по промокашке. Они следили за этим в реальном времени.

У камина стоял массивный дубовый стол. Старинная работа, искусная резьба по дереву. Но это был не музейный экспонат. Столешница была испещрена царапинами, пятнами от чернил, кругами от горячих чашек. Это был рабочий стол.

И за этим столом сидели трое. Три фигуры, выхваченные из полумрака пляшущим светом камина. Три серых кардинала, правящих Империей из этой уютной, прокуренной комнаты.

Я ожидал увидеть многое, но только не это.

* * *

Муром. «Золотой Фазан»

Рука Анны Витальевны Кобрук держала бокал с белым вином с той элегантной небрежностью, которая приходит только с годами практики.

Не мертвой хваткой уставшего человека, ищущего забвения в алкоголе, а легким, почти воздушным прикосновением женщины, позволяющей себе редкий момент чистого, незамутненного удовольствия.

Вино было хорошим — рислинг, с легкой кислинкой и терпким медовым послевкусием. Такое не подают в больничной столовой. Такое подают в «Золотом Фазане» — самом дорогом ресторане Мурома, где столик нужно бронировать за две недели, а счет равняется месячной зарплате среднего лекаря.

Но сегодня Анна Витальевна могла себе это позволить. Впервые за… сколько? Три недели? Месяц?