Юрий Григорьевич снова кашлянул и похвастался:

— Смотри, Сергей, какую мне хорошую штуку принесли.

Он вынул из сумки и продемонстрировал мне медную турку для варки кофе.

— Кофемолка-то у меня давно в шкафу лежит, — сообщил Юрий Григорьевич. — Ещё с прошлого юбилея. Так что без кофе мы с тобой, Сергей, не останемся. Завтра мне и зёрна хорошие достанут. Говорят, что настоящие: бразильские. Так что снова заживём. Кхм. Потому что после твоего «кофе из будущего» глотать цикорий мне теперь совсем не хочется.

После ужина мы с Юрием Григорьевичем пили чай.

Прадед выслушал мой рассказ об утренних приключениях.

Покачал головой, кашлянул и сообщил:

— Ты не злись, Сергей. Я ещё после того случая с поисками машины поговорил с Саней. Сказал, чтобы он не привлекал тебя для своих дел. Он согласился с моими доводами. Кхм. Этот случай с потерявшимся ребёнком был исключением. Так уж получилось. Тут… нужно знать Саню. Я даже не отговаривал его, когда он мне ночью позвонил — после того, как он назвал имя потерявшееся девчонки.

Юрий Григорьевич вздохнул.

— Сергей, ты знал, что Саня был женат дважды? — спросил он.

Я покачал головой и тут же прижал к правому виску указательный палец.

Юрий Григорьевич посмотрел мне в глаза.

— Я познакомился с Саней в сорок втором году, — сказал он. — Тогда шёл второй год войны. Александров бы совсем ещё молодым лейтенантиком. Его привезли к нам ночью с пробитым животом. Я сам занялся его раной. Сразу понял: он был безнадёжен. Саня орал от боли. Кхм. Но ему тогда повезло: я как раз раздобыл набор крови для «лечения».

Мой прадед пожал плечами.

— Не скажу, что Саня мне чем-то особенно приглянулся. Скорее, сыграло роль то, что его рану кроме меня никто толком не осмотрел. Поэтому «чудесное исцеление» никого не встревожило. Мало ли, что место ранения поначалу выглядело ужасно: они всегда так выглядят. А ещё меня заинтересовала Санина должность: он охранял военнопленных.

Юрий Григорьевич усмехнулся.

— Дальше, Сергей, ты и сам понимаешь, что именно я Сане предложил. Вот только я не учёл его возраст. И его характер. Александров мне тогда отказал. Наговорил всякой чуши о служебном долге и о Женевской конвенции об обращении с военнопленными. Но уже через месяц он принёс мне ворох окровавленного тряпья. Он даже внешне к тому времени изменился: постарел.

Юрий Григорьевич вздохнул.

— Саня в первый раз женился в сороковом году. За месяц до начала войны у него родилась дочь. Назвали её Наташей. Александров всего несколько раз подержал её на руках. Через месяц после своего чудесного выздоровления Саня получил письмо. Узнал, что его дом в начале августа разбомбили немцы. Случилось это ночью. Его мать, младшая сестра, жена и годовалая дочь погибли.

Прадед кашлянул.

— Вот тогда Женевская конвенция утратила для него значение. Он мне признался, что поначалу хотел сам всех немцев расстрелять и рвануть на передовую. Чтобы убивать их дальше. Но потом он вспомнил наш разговор. Саня решил, что десятки выживших смертельно раненных советских бойцов убьют гораздо больше фашистов, чем это бы сделал он один. И вот…

Юрий Григорьевич развёл руками.

— С тех пор мы с Александровым и сотрудничали, — сказал он, — до конца войны. За это время мы с ним сдружились. Время от времени Саня приносит мне кровь на платках до сих пор. Кхм. Мы с ним сделали свой выбор. Ты, Сергей, тоже выберешь, что «правильно» именно для тебя. Сам это решишь, без посторонней помощи. После того, как научишься «лечению».

Юрий Григорьевич приподнял брови.

— Я сейчас не оправдывался перед тобой, Сергей, — заявил он. — И не оправдывал Саню. Я только рассказал тебе историю из Саниной жизни. Чтобы ты понял, почему Александров примчался сегодня утром к твоей актрисе, и почему он повёз тебя в лес. Повторяю: я даже не отговаривал его. Не воззвал к его разуму: сегодня всё это было бы попросту бесполезно. Понимаешь?

Я кивнул и прижал к виску ладонь.

— Понимаю, дед. Претензий у меня к Сан Санычу за сегодняшнее нет. Действовали, конечно, мы бестолково. Но это из-за дурацкого атласа. При помощи карты наши поиски прошли бы проще и быстрее. Я бы не повалялся в лесу без чувств. Голова бы сейчас уже почти не болела. Но это всё детали, дед. Главное, что мы девчонку нашли. И что она жива. А остальное… бывает.

Я дёрнул плечами.

— Бабушка Варя мне о первой жене Сан Саныча ничего не рассказывала, — сказал я. — Как-то она говорила о покойной маме Аркадия. Потому что я о ней спросил. Сказала, что жена Сан Саныча погибла в пятьдесят четвёртом году в авиакатастрофе. Почему тот самолёт разбился, она мне не рассказала. Говорила только, что Сан Саныч растил сына один.

Юрий Григорьевич кивнул.

— Так и есть, — сказал он. — Вторая Санина жена тоже погибла. Ты думаешь, почему они с Варей от меня до сих пор прятались? Как дети малые, честное слово. Я об их отношениях только недавно от тебя, Сергей, узнал. Кхм. Так в том всё и дело: в Саниных погибших жёнах. Саня втемяшил себе в голову, что приносит женщинам несчастье. Думал, что и у меня такой же бред в голове.

Юрий Григорьевич поднял руку и повертел кистью.

— Я недавно говорил с ним на эту тему. Выяснил. Он мне сказал: не женился на Варваре только потому, что боится за её жизнь. Потому что его жёны долго не живут. Вот скажи, Сергей: откуда этот бред в башке у взрослого советского человека? У коммуниста! И ведь Саня действительно в это верит. Понимаешь, Сергей? Уму непостижимо. Это в нашем-то двадцатом веке!

Прадед вскинул брови.

— Саня мне пообещал, что распишется с Варей по-людски, — сообщил он. — Поклялся, что они явятся в ЗАГС до следующего лета. Даже если меня к тому времени уже не будет. Так что у нас в следующем году две свадьбы намечаются. Оба Александрова женятся. Кхм. Вот так вот, Сергей. А ты что надумал? Я об этой твоей актрисе Лебедевой говорю. Как ты с ней поступишь?

Я сделал глоток чая из чашки — взял паузу для раздумий. Юрий Григорьевич не спускал с меня глаз. Вот так же в детстве на меня смотрела и мама, когда «выпытывала» мои тайны.

— Тут без вариантов, дед, — ответил я. — Мои планы не изменились. С Лебедевой — всё, спектакль окончен. Я тебе уже это говорил. Я на этот спектакль в субботу пошёл, чтобы узнать результаты твоего «лечения»…

— Узнал?

Я кивнул.

— Всё нормально с Алёной. Теперь. Наши столичные врачи ошиблись. Нет у Алёны опухоли в голове. И аппендикс ей не удаляли… как оказалось. Так что всё замечательно, дед, не переживай.

Юрий Григорьевич усмехнулся, взял из вазы печенье.

— Я и не переживал, — заверил он. — Это у тебя, как вижу, сердце не на месте.

— Всё в порядке у меня с сердцем, дед.

— Очень на это надеюсь, Сергей. Кхм. Ты сказал актрисе, что между вами… спектакль окончен?

Я покачал головой.

— Не успел. Сан Саныч туда приехал. Я уходил от Алёны в спешке. Так дела не делаются, дед. В воскресенье с Алёной спокойно поговорю. Глаза в глаза. Специально для этого поеду к ней домой. Скажу…

Я на секунду задумался, махнул рукой и сообщил:

— Придумаю что-нибудь. Потом. Не в первый раз.

Мой прадед кашлянул. Он не спускал с меня глаз. Будто считывал мои эмоции.

— Молодец, — произнёс Юрий Григорьевич. — Хорошо, что ты, Сергей, разобрался в своих желаниях. Не передумал ещё с этой своей заграницей? Сбежишь от нас? Или всё же останешься? На Родине. С Алёной.

Прадед улыбнулся.

Я стукнул чашкой по столешнице, скрестил на груди руке. Встретился взглядом с глазами прадеда.

Спросил:

— Как ты себе это представляешь, дед? Расскажи. Чем я тут займусь? В этом вашем СССР. Что мне тут светит?

Я развёл руками.

— Кхм. Работать будешь. Как все.

— Если только… как все.

Я ухмыльнулся и сообщил:

— Вот не поверишь, дед. Я уже раздумывал над таким вариантом. Прикинул, что будет… если останусь. И понял, что ничего хорошего не будет. Потому что здесь у меня будет только тихая и незаметная жизнь. Ты правильно сказал: как у большинства советских граждан. Вот только я не желаю такой жизни. Особенно если… останусь с Алёной. Поэтому — тем более не получится.