Из леса мы вышли, держась за руки. Многое осталось недосказанным, но начало всё-таки было положено, и это не могло не радовать.

— Вот же проклятье! — сказал Ардэн, потягивая носом воздух и хмурясь.

— Что?

— Боюсь, тебе это не понравится.

Тогда-то и я чувствую запах гари. Что-то горит, да так, что аж до леса пепел долетает?

Ардэн подхватывает меня на руки и устремляется с куда большей скоростью, чем может бегать человек.

Деревья проносятся мимо, смазываясь, будто фото с длинной выдержкой, так что добираемся мы быстро. А может дело в том, что всё моё существо рвётся туда.

А ещё в груди пульсирует холодом крайне неприятное предчувствие.

Вскоре в направлении деревни становится видно алое зарево. Запах гари слышится ярче и валит столб чёрного дыма. Но что можно поджечь, чтобы так занялось?

Деревья выпускают нас. Я вцепляюсь взглядом в крыши, пытаясь понять, что горит. Ардэн протаскивает меня по улицам, пока наконец…

— Это же не… — соображаю я, а дракон утвердительно кивает.

Лавка! Моя «Лакомка» полыхает!

Глава 43

Я не могу поверить своим глазам. Просто не могу. Языки пламени жадно пожирают мою лавку.

Единственное место, которое я могла по-настоящему назвать своим в этом странном мире. Чувствую, как Ардэн бережно опускает меня на землю, его руки задерживаются на моих плечах, словно боится, что я рухну, если он меня отпустит. Возможно, так и есть.

Кашляю, когда порыв ветра обжигает лёгкие. В горле пересыхает, а глаза начинают слезиться — но не только от дыма.

— Айрис, стой здесь, — голос Ардэна звучит напряжённо. Он сжимает мою руку на мгновение и бросается к пламени.

Вокруг суета. Деревенские мужики организовали цепочку от колодца, передают вёдра с водой из рук в руки. Женщины кричат, дети плачут. Кто-то пытается успокоить меня, но их слова проходят мимо сознания. Я могу только смотреть, как Ардэн встаёт перед горящим зданием, вытягивает руки вперёд и закрывает глаза.

Воздух вокруг него начинает дрожать, словно в летний зной над раскалённой дорогой. Его кожа мерцает.

Огонь перед ним начинает скручиваться, словно живое существо, пойманное в ловушку. Пламя истончается, уменьшается под властью его магии. Я должна чувствовать облегчение, но почему-то его не ощущаю. Даже если огонь погаснет, от моей лавки ничего не останется.

Чувствую, как земля уходит из-под ног. Опускаюсь на колени прямо посреди улицы, не заботясь о том, что платье испачкается в пыли. Какая разница? Весь мой гардероб теперь — обгоревшие тряпки в пылающем здании. А я ведь даже не всё поносить успела!

Слёзы, которые я так отчаянно пыталась сдержать, наконец прорываются. Горячие, они текут по щекам, капают с подбородка. Прижимаю руки к груди, пытаясь сдержать рыдание, но оно вырывается — отчаянное, животное, полное боли.

Это больше, чем просто потеря крыши над головой. Это потеря места, где я чувствовала себя полезной, нужной, где я обрела хоть какую-то цель в этом мире. Я создавала сладости, которые всем нравились. «Лакомка» была местом, где могла притвориться, что всё в порядке, что я смирилась с тем, что никогда не вернусь домой.

А теперь его больше нет.

— Милая, ты как? — рядом опускается одна из сторожил, но я не могу посмотреть на неё, да и не хочу, так что не узнаю, с кем говорю. Она обнимает меня за плечи, но я едва ощущаю это прикосновение через туман отчаяния.

— Всё... всё сгорело, — шепчу я, глядя на пламя, которое постепенно отступает под властью Ардэна. — Всё.

— Вещи можно восстановить, — говорит она, пытаясь утешить. — Главное, что ты жива.

Но дело не только в вещах. Я не могу объяснить ей, что вместе с лавкой горит моя последняя надежда на возвращение домой.

И особенно горько от того, что это случилось сейчас, когда я узнала правду о Якубе. Бедный, заколдованный маг, запертый в теле крысы, а теперь вынужденный скрываться в лесу. Книга с возможным решением его проблемы сгорела в пламени злости.

Огонь, наконец, отступает. Ардэн стоит, тяжело дыша, его кожа блестит от пота. Даже с такого расстояния вижу капли крови, стекающие из его носа — использование драконьей магии в человеческой форме всегда даётся ему нелегко.

Мужчины подходят к дымящимся руинам, осторожно ступая по обугленным доскам. Говард, осматривает то, что осталось от входной двери. Что-то говорит другим, указывая на землю.

Медленно поднимаюсь. Ноги как ватные, но я заставляю себя идти к руинам моей лавки. Мне нужно увидеть, осталось ли что-нибудь. Хоть что-нибудь.

Запах гари ударяет в ноздри, когда подхожу ближе. Через дыру в стене видно, что внутри всё чёрное, искорёженное. Прилавок, за которым я стояла каждый день, превратился в груду обугленных досок. Полки обрушились, и то, что когда-то было красивыми изделиями, теперь неузнаваемо.

— Айрис, — Ардэн оказывается рядом, его рука осторожно обхватывает мою. — Не подходи слишком близко. Здесь небезопасно.

Его голос мягкий, полный сострадания, но я слышу в нём и что-то ещё — гнев, тщательно сдерживаемый.

— Что-нибудь уцелело? — спрашиваю, хотя ответ очевиден.

Он медленно качает головой.

— Это был не обычный пожар.

Смотрю на него непонимающе.

— Лавка была живой, — продолжает он тихо, чтобы только я слышала. — Живой дом не мог загореться случайно. Он бы почувствовал опасность, позаботился бы о печи, о свечах. Это поджог.

Слова ударяют как пощёчина. Кто-то намеренно уничтожил мою лавку? Новая волна эмоций накрывает меня — уже не просто отчаяние, но и гнев, яростный и обжигающий.

— Кто? — выдавливаю я сквозь стиснутые зубы. — Кто мог это сделать?

Ардэн переглядывается с Говардом, который подходит к нам, вытирая закопчённые руки о передник.

— Пока не знаем, — говорит мельник. — Но следы очевидны. Огонь начался снаружи, с задней стены. Мы нашли остатки промасленной тряпки. Кто-то очень хотел, чтобы твоя лавка сгорела, девочка.

Меня трясёт — от ужаса, ярости и бессилия. Кому я перешла дорогу в этой богом забытой деревне? Что я сделала, чтобы заслужить такую ненависть?

Ардэн крепче обнимает меня за плечи, его тело напряжено, как струна.

— Я найду того, кто это сделал, — говорит он. — И он или она ответит.

Говард и другие мужчины начинают осматривать пепелище, ищут улики. Я стою, прижавшись к Ардэну, и смотрю на остатки того, что ещё утром было моим убежищем, надеждой, жизнью в этом мире.

Словно в ответ на мои мысли, среди обугленных досок что-то блестит, поймав луч утреннего солнца.

Вытираю слёзы и делаю шаг