Лаковые туфли его немедля облепила сажа, но Голицын, будто не замечая, присел, пошевелил тростью остывшие уголья.

— Сдаётся мне, ваши светлости, Рюрика достославного потомки — знаю я, что здесь случилось.

От автора:

Я маг Михаил Архаров. Возродился в теле младенца без магического дара, но я могу воровать способности! Теперь я… Стоп! Как это меня выгоняют из родового гнезда?

https://author.today/reader/373106

Глава 16

Планы и взломы

Мы так и сидели с Вандой-Марией до самого утра. Ни один из нас, похоже, ни на йоту не доверял другому.

И было отчего.

Однако отдам ей должное — к рассвету Савве стало куда лучше, вернулся здоровый румянец, дыхание очистилось, сердце билось ровно.

— Повезло мальцу, — бросила Ванда, поднимаясь. — Сперва очень не повезло, когда один дурной Ловкач его к Узлу потащил, а потом всё-таки не так плохо всё обернулось.

Я теперь ухожу. Жди меня в том трактире, Ловкач, где сговорились. Я приду.

Я молча кивнул.

За Ланской закрылась дверь. Вера Филипповна, Гвоздь и Савва спали по-прежнему — там, где их сморило этой ночью. Я выдохнул и тоже позволил глазам закрыться.

Савву я пока так и оставил у бабы Веры. Выложил ей ещё одну золотую монету, несмотря на её охи и ахи. Солнце поднималось, Петербург ожил, и мне пора было на встречу с Вандой.

Трактир на углу Царскосельского был обычным трактиром для этих мест — с жуликоватыми половыми, но с сытной едой и дешёвым пивом. Я зашёл, огляделся — Ванда-Мария ещё не появилась.

За дальним столиком кто-то храпел, а вообще по раннему для таких заведений часу было тихо — ни дребезжания старого пианино, ни битья тарелок и полупьяных возгласов.

Княгиня, подумал я, из рода Ланских, и живёт под личиной лекарки в рабочих кварталах? Княгиня, не княжна, значит, замужем за кем-то из мужчин этого рода. Ловко, ничего не скажешь.

Что ж, подождём. Посмотрим, что это за «древлехранилище», что я подрядился вскрыть.

…Я доканчивал тарелку гречневой каши с салом, когда почувствовал взгляд. Поднял глаза — девушка, судя по глухому серому платью с передником — горничная. На руке висит корзинка, прикрытая полотенцем — то ли с рынка, то ли на рынок. На плечах тонкая шаль.

Знакомое лицо. Я прищурился — ну да! Девушка в розовом платье из вагона конки!.. Только тут она совершенно иная, скромная, ни румян, ни помады. Корзинка, опять же. Скорее всего, и правда служанка, только подрабатывает порой, гм, на улицах. Мордашка-то свежая, симпатичная.

Она меня заметила тоже. Заморгала, улыбнулась робко, несмело. Явно не знала, куда деть руки — ведь я же видел её в совсем ином амплуа.

— Барин!.. А я вас сразу узнала. Вы тогда, в конке, не испугались!..

— О чём вы, сударыня? — я решил держаться вежливо, но отстранённо.

— Как о чём, барин? Давеча ехали с вами, да с другими, я ещё… — тут она покраснела, — я ещё спросила, не хочете ли компанию разделить… а потом что-то ка-ак закричит!.. И никто, кроме нас с вами, не слышал!.. — тут голос её дрогнул. — Когда тварь эта, неведомая, кричала… мне так страшно было. Я думала, конец придёт.

Ага, теперь она решила вспомнить, как боялась. А я-то тут при чём?

Девушка тем временем дерзнула заглянуть мне в глаза, добавила уже свободнее:

— А вы, барин, такой смелый! Даже и не моргнули.

Смешно. Смелость? Да я просто не имел права дрогнуть.

— Страх — он и есть страх, — сказал я ровно. — О нём говорить не стоит.

Она переминалась с ноги на ногу, сделала шаг ближе. Голос сделался мягче, в глазах — просьба:

— Барин… вы такой человек необычный… Может… мы ещё увидимся?

— Вряд ли, — ответил я спокойно. — У вас, красавица, своя дорога.

Она растерялась, губы дрогнули. Взгляд метнулся — ищет, как бы устроиться поближе.

И тут в трактире появилась Ванда.

Тоже очень просто, даже бедно одетая. Но осанку, гордый разворот плеч, высоко поднятую голову было не спрятать ни под какой шалью и передником. Она выделялась среди толпы; на неё оборачивались.

— Ой, это ж сама Марья!.. Марья-искусница! — услыхал я.

Кажется, Ванду в этом мире весьма уважали. Шла она прямо, уверенно, не оборачиваясь по сторонам.

Моя собеседница заметила её — и сразу сжалась, словно мышь, завидевшая даже не саму кошку, но её тень. Быстро опустила глаза, пробормотала что-то невнятное и почти бегом выскочила на улицу.

Ванда же, не таясь, подошла ко мне. Прямая, строгая. Никакого намёка на фривольность. Руки в перчатках, правый глаз слегка косит — прав был Сергий Леонтьевич. Девушка из конки уже исчезла; ничто не напоминало, что ещё секунду назад здесь ещё пытались играть со мной в улыбки.

Ванда скользнула взглядом по пустому месту, где только что стояла девчонка, потом перевела глаза на меня. Улыбнулась — насмешливо и едко.

— Быстро ты, Ловкач, — заметила она, — едва успел сесть за кашу, а уже с девицами утешение ищешь.

— А мне что, — пожал я плечами, — я человек свободный. С кем хочу, с тем и ищу.

— Свободный, — протянула она ехидно. — Вот только не увлекайся, пока силы есть. А то, не ровён час, растратишь их на… сам знаешь на что — и не хватит, когда придёт время вскрывать замки в хранилище.

Мы вышли из трактира вместе. Ванда держалась ровно и спокойно, будто всё вокруг было ей подвластно. Я шагал рядом, краем глаза разглядывая её: княгиня Ланская, а идёт по питерским трущобам так, словно тут и родилась.

Куда она меня ведёт, я не знал. С ней, казалось, мог ожидать чего угодно.