— Ну что, красавица, пришло время прощаться, — проскрипела Берта, и ее голос дрожал от злорадства и какого-то маниакального возбуждения, отвратительного и пугающего своей ненормальностью. — Но я же добрая старушка, не могу оставить тебя мучиться. Выпьешь вот это… и ничего не почувствуешь. Никакой боли, никаких страданий. Просто уснешь… навсегда.

Она попыталась влить мне в рот какую-то мутную жидкость, пахнущую травами и чем-то отвратительно горьким, вызывающим рвотный рефлекс. Инстинктивно я отвернула голову, сопротивляясь из последних сил, борясь за каждую секунду жизни, за каждый вздох воздуха. Я не хотела умирать. Не так. Не здесь.

— Не надо, — прохрипела я, чувствуя, как во рту пересохло от страха. — Не хочу. Пожалуйста…

— Глупая, — прошипела Берта, силой разжимая мои челюсти. — Я ж для тебя стараюсь. Чтобы не мучилась, когда звери на тебя набросятся. Благородная цель, понимаешь? Хочу облегчить тебе конец.

Жидкость противной струйкой потекла в горло, обжигая горьким вкусом. Я закашлялась, захлебываясь, пытаясь выплюнуть ее, но Берта держала меня мертвой хваткой, не давая мне даже шанса на спасение. Меня снова начало клонить в сон, веки наливались свинцом, и я почувствовала, как сознание постепенно покидает меня. Снотворное действовало быстро и беспощадно, опустошая меня изнутри.

Берта вытащила меня из телеги, словно мешок с мусором, от которого нужно поскорее избавиться, и потащила к огромному, почерневшему от времени дереву, похожему на скрюченную лапу смерти. Теряя сознание, я чувствовала, как мои ноги заплетаются и волочатся по земле, оставляя за собой след. Она прислонила меня спиной к шершавой холодной коре и начала привязывать к стволу толстой грубой веревкой, врезающейся в кожу и причиняющей невыносимую боль. Я пыталась сопротивляться, бороться с действием снотворного, но силы покидали меня с каждой секундой, словно вода, утекающая сквозь пальцы. Перед глазами все плыло, расплываясь в неясных очертаниях, звуки приглушались, становясь далеким эхом, и в голове оставалась лишь одна мысль: "Это конец". Неужели все кончится так?

Закончив со мной, Берта достала из телеги окровавленный кусок мяса и бросила его рядом со мной, небрежно и презрительно, словно бросала объедки собаке. На нее брызнула кровь, оставляя следы на одежде, и я увидела, как ее лицо исказилось от отвращения.

— Ох, и запачкалась я, — проворчала она, раздраженно вытирая кровь о подол, словно это была самая ужасная грязь на свете. — Ненавижу эту возню. Как же я ненавижу все это.

Сплюнув на землю, она села в телегу и злорадно посмотрела на меня, ее глаза горели злобным огнем безумия.

— Прощай, Аэлита. Приятного аппетита, — прошипела она, и в ее голосе слышалось торжество. — Я надеюсь, что волки будут голодны.

И с этими словами она стегнула лошадь кнутом.

Телега дернулась и медленно покатилась прочь, унося с собой остатки моей надежды. Я слышала удаляющийся стук копыт, скрип колес и, наконец, тишину. Лишь завывание волков становилось все громче и ближе, наполняя меня первобытным ужасом, превращая в загнанную жертву, ждущую своей участи.

Прошло, наверное, всего несколько минут, когда в ночной тишине раздался отчаянный истошный крик. Крик Берты. Он был заполнен ужасом и невыносимой болью, и он оборвался так же внезапно, как и начался, словно кто-то захлопнул дверь в ад. Затем… волчий вой. Такой близкий, такой зловещий, такой торжествующий. Мне казалось, что я чувствую запах их слюны и вижу их горящие глаза.

Пересилив слабость, я приоткрыла глаза. В тусклом свете луны я увидела их. Волков. Они окружили меня, образовав живое кольцо смерти. Их глаза горели голодным огнем, отражая лунный свет. Они приближались медленно, осторожно, крадучись, словно тени, вырвавшиеся из самых темных уголков леса, чувствуя запах крови и страха, витающий в воздухе. Их пасти были оскалены, обнажая острые хищные зубы, готовые разорвать меня на части. Они были готовы. Они ждали.

Сознание окончательно покинуло меня. Я провалилась в черную беспросветную бездну, в пугающую тишину, думая лишь о том, что, возможно, это и к лучшему. Хорошо, что я не почувствую боли, когда они набросятся на меня, когда они разорвут меня на части и сожрут. Хорошо, что я умру во сне, не видя их голодных глаз, не чувствуя их острых зубов, не слыша их жадного рычания. Хорошо… что все закончится. Пусть все закончится скорее. Пусть все закончится…

Арион Кронберг

Геннадий словно тень скользил впереди, рассекая ночной воздух стремительными взмахами крыльев. Его силуэт выделялся на фоне бледной равнодушной луны, словно сама тьма указывала мне путь к Аэлите, словно сама смерть играла со мной в эту жестокую игру. Сердце бешено колотилось в груди, разгоняя кровь по венам, будто я сам был диким зверем, преследующим добычу. Я гнал коня вперед, не разбирая дороги, продираясь сквозь густую колючую листву, чувствуя, как ветви, словно когти, царапают лицо и руки, оставляя кровавые полосы. Каждый удар копыт о землю отзывался тревогой в моей душе, как будто похоронный звон по моей надежде.

Вой волков. Этот дикий, зловещий звук пронзил ночную тишину, вселяя ужас и отчаяние, заставляя кровь стыть в жилах. Я слышал его, я чувствовал его не как далекий звук, а как предвестник неминуемой беды, как дыхание смерти у меня за спиной.

— Аэлита! — Одно ее имя, словно молитва, сорвалось с моих губ, заставив меня пришпорить коня, лететь еще быстрее, невзирая на опасность и усталость, невзирая на собственную жизнь.

Лес, казалось, сопротивлялся моему продвижению, словно живое существо, желающее удержать меня вдали от любимой. Он цеплялся за меня ветками и корнями, запутывал в густом подлеске, погружал во тьму, где нельзя было различить даже собственную руку. Но я не сдавался. Аэлита была моей путеводной звездой, моей жизнью, моим сердцем, и я не мог ее потерять, не мог допустить, чтобы с ней что-нибудь случилось. Я должен был успеть, чего бы мне это ни стоило.

Наконец сквозь переплетение ветвей я увидел поляну, освещенную холодным, бесстрастным лунным светом, и дерево, одиноко возвышающееся посреди нее, словно жертвенный алтарь. Аэлита была там.

Мое сердце замерло на мгновение, словно остановилось, а затем забилось с удвоенной силой, готовое вырваться из груди. Страх, ледяной и парализующий, сковал меня, лишая сил.

Она была привязана к дереву, без сознания, ее тело безвольно повисло на веревках, словно сломанная кукла. Ее голова бессильно склонилась на грудь, волосы растрепались, а платье было грязным и изорванным. А вокруг нее, словно призраки, кружили волки. Их глаза горели голодным огнем, отражая лунный свет, их пасти были оскалены, обнажая