Манипуляция? Нет, это была искренняя, незамутненная боль. И она была права. Абсолютно права. Для нее, для ее отца, который проделал путь в соседний город, эта встреча была важнее всех антидотов мира.

— Я понимаю. И мне очень жаль. Но у меня нет выбора.

— Выбор есть всегда, — ее голос стал тихим и режущим, как осколок стекла. — Ты просто сделал свой. Работа важнее личной жизни. Как всегда.

Удар был точным и болезненным.

— Это несправедливо.

— Да? А что справедливо? То, что я должна объяснять отцу, почему мой парень, герой и спаситель, не может найти пару часов для знакомства? То, что я опять остаюсь одна, потому что ты в очередной раз спасаешь мир?

— Вероника…

— Знаешь что? Езжай. Спасай свою Империю. Но не обещай того, чего не сможешь выполнить.

— Я вернусь. Максимум через два дня. И мы обязательно встретимся. Все вместе. Обещаю.

В трубке повисла долгая пауза. Я слышал, как она всхлипнула — тихо, судорожно, стараясь скрыть это от меня.

— Ладно, — наконец сказала она, и голос был чужим, опустошенным. — Два дня. Я передам папе. Он… он поймет. Он всегда понимал, когда работа важнее всего остального. Сам такой был.

— Спасибо.

— Илья?

— Да?

— Будь осторожен. Пожалуйста. Столица — это не Муром. Там другие правила. И другие люди. Обещай, что будешь осторожен.

— Обещаю.

— Тогда возвращайся. Живым и невредимым.

Она отключилась. Я остался стоять с телефоном в руке, чувствуя себя последним проходимцем. Как вот у них так получается что виновным оказываемся мы?

Бросаю любимую женщину в трудный момент, подвожу ее отца, лечу навстречу неизвестности… Ради чего? Ради долга? Ради тысяч безымянных людей, которых я никогда не увижу? Или ради собственного эго, которое не может отказаться от шанса войти в историю? Нет, ради тысяч людей. Я знал это точно. Но странным было другое. Поведение девушки. Ну совсем не похоже на ту Веронику которую я знал…. что-то здесь не так. Ладно вернусь, разберемся!

— Эй, двуногий, — Фырк легонько ткнулся мокрым носом в мою щеку. — Не грузись. Ты делаешь правильную вещь.

— Правильную для кого?

— Для всех. В долгосрочной перспективе. Просто иногда правильные вещи причиняют боль тем, кто рядом.

Философствующий бурундук. Тоже мне, утешитель нашелся. Но он был прав. Выбор сделан. Остается только идти до конца.

До владимирского аэропорта я добрался на такси и встретил он меня встретил меня странной смесью провинциального уюта и имперского пафоса.

Само здание было гибридом современных технологий и классической архитектуры.

Стеклянный купол основного зала соседствовал с массивными мраморными колоннами, увенчанными двуглавыми орлами. Плазменные табло вылетов и прилетов висели между картинами маслом с видами старого Владимира.

А над всем этим великолепием доминировал огромный портрет Императора в парадном мундире, взирающего на своих подданных с отеческой строгостью.

Ночной рейс в столицу — официально именуемый «Императорский экспресс», а неофициально «Красноглазый» из-за времени прилета — уже стоял на перроне.

Магический дирижабль последнего поколения выглядел как помесь дирижабля Цеппелина и футуристического космического корабля. Серебристый, каплевидный корпус длиной метров сто, плавные обтекаемые формы, ряды иллюминаторов, светящихся мягким голубым светом.

— Вау! — Фырк присвистнул, материализуясь у меня на плече. — Летающая сосиска! И мы в ней полетим?

— Это не сосиска, а чудо аэромагической инженерии. Левитационные руны последнего поколения, стабилизирующие чары, полевая защита от турбулентности.

— Все равно сосиска. Большая, блестящая, летающая сосиска.

Регистрация прошла быстро — ночной рейс был полупустой. Бизнес-класс, место 7А, у иллюминатора. Я всегда выбирал места у окна. Это давало иллюзию контроля — видеть, что происходит снаружи, даже если не можешь на это повлиять.

Стюардесса — молодая девушка с уставшей, но безупречной улыбкой — проводила меня в салон. Бизнес-класс оправдывал свою цену: широкие кожаные кресла, которые раскладывались в полноценные кровати, индивидуальные светильники, даже маленький бар с напитками в конце салона.

Пассажиров было немного. Ночные рейсы — удел тех, кому действительно нужно было срочно попасть в столицу.

Мой врачебный взгляд, эта профессиональная деформация, от которой уже никуда не деться, тут же начал сканировать попутчиков.

Через проход от меня в кресло был буквально втиснут тучный мужчина лет пятидесяти в явно тесном для него дорогом костюме.

Его лицо было красным, блестящим от пота. Он нервно барабанил пальцами по подлокотнику, периодически доставая телефон и что-то яростно в нем печатая.

Классический гипертоник. Стресс, лишний вес, гиподинамия. Давление, готов спорить, в районе ста восьмидесяти на сто. Риск инфаркта или инсульта в ближайшие пять лет — процентов восемьдесят. Если доживет.

Позади меня устроилась пожилая дама — настоящая аристократка старой школы.

Идеально прямая спина, седые волосы, убранные в сложную прическу, старомодная шляпка с вуалью. В руках — потрепанный томик, судя по обложке — поэзия Серебряного века.

А вот здесь было интереснее.

Легкий, едва заметный тремор рук — не паркинсонический, скорее эссциальный. Бледность кожи и легкая синева под ногтями — признаки хронической сердечной недостаточности.

А то, как она держала книгу, чуть неестественно изгибая пальцы… пыталась скрыть деформацию суставов. Ревматоидный артрит в стадии ремиссии. И все это было скрыто под маской аристократического спокойствия. Сильная женщина.

Дирижабль бесшумно оторвался от земли. Никакого рева турбин, никакой тряски. Просто плавное, почти неощутимое движение вверх. Я посмотрел в иллюминатор.

Огни Владимира, быстро удалялись, превращаясь в россыпь золотых искр на черном бархате ночи.

Прощай, Муром. Я лечу в самое сердце Империи. В логово зверя. И совершенно не знаю, что меня там ждет.

— Молодой человек, — обратилась ко мне пожилая дама, заметив мой взгляд. Ее голос был тихим, с легкой хрипотцой, но идеально поставленным — голос человека, привыкшего говорить негромко и быть услышанным. — Не могли бы вы помочь положить мою сумочку наверх? Мои старческие руки уже не те, что раньше.

— Конечно, — я тут же встал и взял ее саквояж из мягкой кожи. Он оказался неожиданно тяжелым.

— Благодарю вас. Так редко встретишь воспитанного молодого человека в наше время.

Через ряд от меня, у другого иллюминатора, сидел парень лет восемнадцати-двадцати.

Бледный, с тонкими, аристократическими чертами лица, в поношенном, но чистом пиджаке со значком медицинского института на лацкане. Он вцепился в подлокотники кресла так, что костяшки его пальцев побелели, и смотрел в иллюминатор с выражением человека, приговоренного к казни.

— Первый раз летите? — спросил я, стараясь, чтобы голос звучал дружелюбно.

Он дернулся от неожиданности, словно я его ударил.

— Д-да… То есть, нет… То есть, второй. Первый раз я летел сюда, в Муром. Это было… это было