Раскрыв удостоверение, он извлек на на свет сложенную вчетверо бумажку и развернув ее прочитал…

— Именем Императора и Устава Гильдии, вы арестованы по подозрению в применении методов лечения, повлекших тяжкие последствия для здоровья пациента, и неподчинении приказу вышестоящего по рангу.

Слова ударили как пощечина. Шаповалов почувствовал, как мир вокруг на мгновение качнулся и поплыл.

— Что? — нахмурился он. — Каком еще неподчинении?

— Это решит трибунал, — отрезал первый инквизитор. — А пока вы пройдете с нами.

— Но… пациенты… отделение…

— Ваш заместитель примет дела. Не усложняйте ситуацию сопротивлением.

Валентина Павловна, все это время стоявшая рядом с открытым ртом, выронила поднос с лекарствами. Ампулы с оглушительным звоном разбились о кафельный пол, разбрасывая веер острых осколков и разливая лужицы прозрачных, бесполезных теперь препаратов.

— Игорь Степанович! — она бросилась к нему, но второй инквизитор одним коротким движением преградил ей путь.

— Не вмешивайтесь, или будете арестованы за препятствование правосудию.

Шаповалов медленно, очень осторожно поставил чашку на стол. Руки едва заметно дрожали. Всего минуту назад он был героем, спасшим сына. Теперь — преступником.

— Можно хотя бы взять вещи? Предупредить жену?

— Ваши вещи будут переданы позже. Родственники будут уведомлены официально. Пойдемте.

Инквизиторы встали по бокам от него, не касаясь, но всем своим видом давая понять, что готовы применить силу при малейшей необходимости.

Шаповалов выпрямился. Счастье отца, только что спасшего своего ребенка, медленно сменялось на его лице маской ужаса человека, у которого только что отняли все.

Глава 14

Кабинет для допросов Владимирского отделения Инквизиции Гильдии Целителей.

Холодный белый свет люминесцентных ламп резал глаза, создавая ощущение безжалостного полудня в помещении без окон.

Точнее, окно было — узкая, забранная решеткой щель под самым потолком, через которую пробивался серый свет, но оно скорее подчеркивало изоляцию, чем давало связь с внешним миром.

Игорь Степанович Шаповалов сидел на металлическом стуле с прямой спинкой. Конструкция была специально разработана, чтобы вызывать дискомфорт — чуть наклоненное вперед сиденье, спинка под неудобным углом.

Через час спина начинала ныть. Через два — болеть. Через три — кричать.

Напротив, в удобном кожаном кресле, расположился инспектор Белинский. Мужчина лет сорока с внешностью провинциального бухгалтера — аккуратная бородка, очки в тонкой оправе, костюм-тройка старомодного покроя.

Он методично перекладывал папки на столе, словно раскладывал пасьянс. Каждое движение выверено, каждый жест продуман. Что-то в нем напоминало Шаповалову инспектора Мышкина из Мурома.

Та же обманчивая мягкость, за которой скрывалась стальная хватка. Те же повадки кота, играющего с мышью.

— Итак, мастер-целитель Шаповалов, — начал Белинский, даже не поднимая глаз от бумаг. Голос тихий, вкрадчивый, словно они обсуждали меню в ресторане, а не судьбу человека. — Давайте еще раз пройдемся по фактам. Для протокола.

Для протокола. Классическая формулировка, означающая, что все сказанное будет использовано против тебя. Игра на изматывание. Заставить повторять одно и то же, пока не собьешься, не начнешь противоречить сам себе.

— Я уже все рассказал.

— Повторите. Иногда в повторении открываются… интересные детали.

Шаповалов сдержал вздох. Он был опытным бойцом, закаленным в сотнях административных баталий. Его так просто не сломать.

— Я нахожусь во Владимире в официальной командировке. Распоряжение Муромского отделения Гильдии от пятнадцатого числа. Цель — усиление областной больницы в связи с эпидемией «стекляшки».

— Благородная миссия, — кивнул Белинский, делая пометку в блокноте. Почерк мелкий, аккуратный, как у хорошего переписчика. — Спасать жизни, помогать коллегам. Что делает последующие события особенно… как бы это сказать… прискорбными.

Прискорбными. Интересный выбор слова. Не преступными, не возмутительными — прискорбными. Словно речь о несчастном случае, а не о намеренном доносе.

— Пациентка Минеева, Елена Сергеевна, — продолжил Белинский, открывая верхнюю папку. — Сорок два года, домохозяйка, мать троих детей. Поступила с диагнозом «абсцесс заднего средостения». Помните ее?

Минеева. Конечно, он помнил.

— Помню.

— Расскажите о лечении.

Шаповалов выпрямился, насколько позволял стул. Здесь начиналась его территория — медицина. Здесь он знал каждый шаг, каждое свое решение.

— Абсцесс заднего средостения — крайне тяжелое состояние. Гнойник, расположенный между легкими, непосредственно за сердцем. Стандартный протокол мастера Ерасова, принятый в этой области, требует широкой торакотомии — вскрытия грудной клетки через межреберье. Для здорового человека — это тяжелая, калечащая операция. Для пациентки, ослабленной эпидемией…

Шаповалов замер, потому что Белинский достал сигарету и закурил.

— Продолжайте.

— Смертность при такой операции в условиях эпидемии — около семидесяти процентов. Минеева едва держалась. Гемоглобин восемьдесят, лейкоциты зашкаливали, почки были на грани. Она бы не пережила торакотомию.

— И вы решили импровизировать?

Импровизировать. Еще одно интересное слово. Не «применить альтернативную методику», не «использовать инновационный подход» — импровизировать. Как джазовый музыкант, а не хирург.

— Я применил минимально инвазивный метод, — четко ответил Шаповалов. — Доступ через шейный отдел, видеоассистированное дренирование абсцесса. Методика описана в столичных журналах, успешно применяется в Императорской клинике.

— Но не одобрена для использования в областных больницах.

— Протоколы отстают от практики на пять-десять лет. Если бы мы ждали официального одобрения каждой новой методики…

— Люди бы умирали? — Белинский впервые поднял глаза от бумаг, стряхнув пепел в бронзовую пепельницу в виде головы тигра. Взгляд за стеклами очков был холодным, оценивающим. — Или, может быть, жили бы. Как думаете, что предпочла бы пациентка Минеева — умереть по протоколу или выжить по вашей… импровизации?

Ловушка. Очевидный подвох. Но какой? Шаповалов не видел его.

— Она выжила, — ответил он с уверенностью. — Операция прошла успешно. На пятый день она была выписана домой к своим детям.

— Да, на пятый день, — Белинский отложил первую папку и взял другую. Значительно толще. — А на восьмой день — повторная госпитализация. Острая почечная недостаточность. Креатинин зашкаливает, мочевина как у терминального больного. Сейчас она на диализе.

Мир Шаповалова пошатнулся. Почечная недостаточность? Но как?

— Это невозможно…

Он лихорадочно перебирал в уме возможные причины.

«Нефротоксичные антибиотики? Но я назначал стандартные цефалоспорины третьего поколения, они безопасны. Аллергическая реакция? Но клиники не было, никаких высыпаний, никакого отека. Отсроченное осложнение после наркоза? Казуистика, один случай на миллион. Это никак не связано с операцией!»

— Невозможно? — Белинский наклонился вперед, его голос стал еще тише и ядовитее. — У меня здесь заключение заслуженного мастера-целителя Ерасова. Цитирую: «Нестандартный доступ через шейный отдел привел к повреждению лимфатических путей, что вызвало системную воспалительную реакцию с последующим поражением почек». Конец цитаты.

Бред.

Шаповалов слушал этот псевдонаучный набор слов и чувствовал, как внутри закипает холодная ярость профессионала. Лимфатические пути шеи не имеют прямой связи с почками. Это как обвинить порез на пальце в выпадении волос. Он держит меня за идиота.

— Это анатомически