Там, где священники успевали найти и отпеть тела павших красноармейцев по полному православному чину — с молитвами, окроплением святой водой, чтением Псалтири — эти тела оставались мертвыми. Они не поднимались потом в рядах немецких мертвяков. Они не шли обратно с оружием на своих же товарищей. Они покоились с миром, сколько бы их немцы потом ни пытались оживить своими чёрными ритуалами.

Но трупы, оставшиеся без отпевания, пропавшие с поля боя… они становились частью той жуткой силы, что накатывала на советские окопы. Схватка велась не только за землю, но и за души павших, за их вечный покой. Каждый павший красноармеец мог стать потенциальным солдатом Тьмы.

Командование начало требовать: там, где возможно, хоронить павших сразу, со всеми почестями и молитвами. Срочно нужны священники на передовую! Для отпевания! — подобные шифровки уже не были редкостью в штабных кабинетах. Это стало не религиозным таинством, а суровой военной необходимостью, последней линией обороны не только живых, но и мертвых.

Тихая, почти незаметная война разворачивалась в тени грохота артиллерии и лязга гусениц. Пока одни подразделения отбивали атаки живых и мёртвых немцев, другие, специально сформированные и засекреченные группы, действовали под покровом ночи.

Их задачей было не захватить высоту или деревню, а не дать врагу использовать тела наших павших бойцов. Их называли «похоронными командами», но в их задачу входило не просто отпевание или предание земле, а своего рода «обеззараживание» всего поля боя. Совместно с бойцами ОСНАЗА перемещались немолодые, крепкие и суровые священники. Они шли туда, где еще вчера гремел бой, с кадилом и большими ёмкостями со святой водой за плечами.

Работа эта была столь же опасной, сколь и жуткой. Саперы проделывали проходы в минных полях, разведчики прикрывали с флангов, а батюшки, не обращая внимания на свист пуль и разрывы снарядов, торопливо читали молитвы над изуродованными телами.

Священники кропили святой водой не только павших, но и землю вокруг, создавая настоящие кордоны святой земли. Солдаты, составлявшие охрану, молча и суеверно крестились, вглядываясь в предрассветный туман, где извивались жуткие тени. Эффект, однако, был налицо.

На участках фронта, где успевали провести такую «обработку», жуткие атаки некротов прекращались. Немецкие мертвецы, натыкаясь на отпетые участки, будто упирались в невидимую стену, начинали метаться, а затем отступали. Это было открытие, не поддающееся «логике марксизма-ленинизма», но принятое на вооружение по законам военного времени.

Ответ противника не заставил себя ждать. Немецкие оккультные службы, поняв, что их ритуалы терпят неудачу против освященных останков, изменили тактику. Теперь их «зондеркоманды» стремились как можно быстрее вывезти тела с поля боя, не дав советским священникам сделать свою работу.

Началась гонка за мертвыми. Захваченные в плен эсэсовцы из «Аненербе» раскрыли новую цель: им были нужны не просто тела, а тела, не принявшие «последней благодати». Чем свежее труп, чем сильнее была в нем ярость и боль смерти, тем лучше он подходил для чёрного воскрешения.

Фронт замер в ожидании нового кошмара. Все понимали: немцы готовят что-то большое. Следующая атака будет не просто очередным натиском оживших мертвецов. Она будет особой. Цензура задерживала письма, в которых солдаты шепотом делились страхом со своими родными в тылу: «Говорят, они собирают целый полк… из наших же…».

Их предчувствия оказались пророческими. Однажды ночью, на центральном участке фронта, немецкая артиллерия внезапно умолкла. Воцарилась зловещая, неестественная тишина. И тогда со стороны немецких позиций донесся звук, от которого стыла кровь в жилах. Не немецкие марши, не звериный рёв… а хриплое, срывающееся на визг пение. Они пели. Перед тем, как пойти в атаку, русские мертвецы пели «Катюшу».

Это был не просто звук. Это было оружие. Знакомая до боли мелодия, искаженная в мертвых глотках, действовала на души живых солдат куда сильнее любого вражьего натиска. Цеплялась за сердце ледяными когтями, парализуя волю. Из темноты, окутанные сизым, неестественным туманом, двинулись они — павшие.

Не стройными рядами, как немецкие умертвия, а сплошной, колеблющейся массой. В рваных шинелях, с проломленными черепами, с неестественно вывернутыми конечностями, но с оружием в руках. И все они пели. Их голоса были похожи на скрежет, на чудовищную какофонию, но слова угадывались безошибочно.

Командиры, стиснув зубы, кричали «Огонь!», но первый залп вышел скомканным, нервным. Первая линия окопов дрогнула. Не от страха перед смертью, а от ужаса перед этим кощунственным святотатством. Мертвые приближались, не пригибаясь, не реагируя на пули, что вырывали из их тел клочья плоти.

И тут с тылов, прямо через позиции ошеломленной пехоты, двинулось им навстречу другое подразделение — те самые «похоронные команды» — священники в потертых рясах поверх ватников, с огромными деревянными крестами в руках, с дымящимися кадилами, иконами и канистрами со святой водой. Их лица были суровы и сосредоточены, в глазах горел не мистический ужас, а яростная, праведная решимость. Они шли вперед, не скрываясь, и их тихие, но уверенные голоса, читавшие молитву, врезались в тот леденящий мертвый «хор», как клин.

— Со святыми упокой… — неслось над полем.

Священники встали на пути мертвецов живой стеной, подняв кресты и иконы. Они не стреляли. Они молились. И случилось невероятное. Передняя шеренга наступающих некротов замедлила шаг, словно уперлась в невидимый барьер. Мертвецы заколебались.

Их пение стало сбиваться, превращаясь в дисгармоничный вой. Они чувствовали то, против чего их темная природа была бессильна — чистую, непреложную силу настоящей Веры. А когда на одного из священников низошла Божественная Благодать — исход столкновения был предрешён.

Наступившее утро показало страшную картину: поле было усеяно не телами, а серой, безжизненной трухой, в которой лишь кое-где угадывались очертания человеческих фигур.

С тех пор война обрела еще одно, совсем уж невыносимое измерение. Теперь каждый бой велся на двух уровнях: физическом — за «высоты и переправы» — за землю, и духовном — за право павших обрести вечный покой. И каждый солдат знал: его долг — не просто победить, но и обеспечить своему павшему товарищу последнюю, самую важную почесть. Чтобы даже в смерти он всегда оставался своим.

Глава 19

Но, несмотря на все наши достижения, несмотря на всемерную помощь Православной Церкви, ситуация на фронтах была далека от безоблачной. Да, мы всё еще давили фашистскую гадину, продолжая гнать их взашей с нашей земли. На тех участках фронта, где всё было, как и прежде, и живые бились