А воспоминания «носителя» тут же выдали моменты, когда она холодно на кого-то наезжает, поджимая тонкие губы. И моменты, когда противно и визгливо кричит, размахивая руками. И когда вкрадчиво что-то говорит, словно положила оппоненту на лицо подушку и давит, постепенно лишая воздуха, так что тот начинает белеть и тяжело дышать… Петунья! Вот как её зовут! Цветочек, блин!

* * *

Джек меланхолично пускал в открытое окно кольца табачного дыма, который высасывал из трубки с кривым мундштуком. Левой же рукой он лениво дирижировал в такт едва доносящейся на улицу мелодии. Прекратил в тот момент, когда я остановился отдышаться прямо под его окном. Спринтерский рывок показал, что бегать я, оказывается, могу очень быстро, но не долго. Сердце после забега колотилось, как у испуганного бурундука.

Я помахал этому столяру рукой, привлекая внимание. Он сделал удивлëнные глаза, но спустился сразу, чтобы поинтересоваться причиной быстрого забега знакомого мальчишки.

После изложения лестничной проблемы Джек захватил ящик с инструментами и без разговоров поспешил следом.

Попрекать даже не пришлось, похоже, дядька себя и так чувствовал неуютно за то недельной давности «цветочное» происшествие, а тут всё разрешилось в лучшем для него виде.

Тётя умудрилась за пятиминутный разговор «о погоде» мимикой, недомолвками, жестами и многозначительными взглядами сказать всё, что хотела.

Воочию было очень любопытно наблюдать это знаменитое английское общение. Ничего не говорить прямо, но вместе с тем собеседники всё прекрасно понимают. Классическое: он знает, что я знаю. К чему в данном случае добавилось: «и по этой причине вопрос о деньгах неуместен».

Я попытался было вякнуть о помощи, но тётя величественно повела пальцем, безапелляционно объявив, что у Гарри есть дела на кухне, после чего одним взглядом меня туда отправила.

Хехе, умеет тётка, да. На кухню так на кухню, тем более память подсказывает, что сейчас время готовить завтрак. Но для начала я всë-таки загляну в ванную, где, как помнится, висит большое зеркало… Мельком посмотрев на что-то вроде зелёного брезента на кольцах (прародителя плёнки от брызг) прикрывающего чугунную мойку, я уставился в зеркало…

Ну что же. Классика. Маленький рост, копна чёрных блестящих волос, торчащих в разные стороны. Мелкие черты лица, тонкие губы, по-детски большие глаза. Да, цвет зелёный, что видно даже в полутьме ванной, свет в которую с трудом пробивается сквозь матовое стекло узкого окошка под самым потолком. И молния шрама на месте. От авады, вроде бы, или чего-то ещё, как подсказывает смутная память наложившихся на подзабытый канон читанных давным-давно фанфиков. Тоже, к слову, подзабытых и перемешавшихся в памяти.

Одежда: зелёная выцветшая футболко-майка, из которой торчат по-цыплячьи тонкие кости ключиц, да серые «треники» с пузырями на коленках. Гм, весьма похожие на те, что носил в советском детстве, только те синие были. Разве в Англии тоже была мода на трикотаж?.. Или это не трикотаж? И не понятно, зачем по поясу петли-шлёвки для ремня, ведь достаточно вполне резинки. Причём Гарри в этом спит и ходит?

Ручки тоненькие, рёбра торчат, жертва недоедания… Гм, к слову, о еде. Тётка же отправила готовить утреннюю картошку. Весьма странное, по моему мнению, утреннее блюдо для англичан.

Желания восставать особого нет. Как минимум, надо разобраться, что к чему. Книжка же пишется по самым ярким моментам, а вот жизнь состоит как раз из повседневности. Хотя автор и яркие моменты вычеркнет, если не укладываются в сюжет. Вопрос: «А книжка ли база этого всего, что вокруг?» оставим пока за скобками. Поживëм — увидим.

Кухня встретила стерильной чистотой, и пока я пытался вспомнить подсказки из поттерианы, рука на автомате открыла дверцу «раковинной» тумбы, извлекла оттуда скамейку. Два шага вправо, поставить скамейку на место, что на линолеуме отметилось двумя чёткими вмятинами, словно нарисованными на коричневой шахматке линолеума. Вздрогнул от подброшенного памятью визгливого вопля Петуньи, требующей ставить скамейку только тут и нигде больше.

«Мальчишка!», и полотенцем по спине! Впрочем, взрослому-то понятно, что иначе бы тут белая полоса была и вмятины дорожкой, где попало. А так даже повреждение в строго отмеченном месте — выглядит аккуратно. О, кстати, рядом с газовой плитой две точно таких же вмятины.

Четвертина капусты, две луковицы на столешницу слева. Разделочную доску, исчерканную следами ножа, перед собой ручкой вправо.

Десять картофелин в бумажном пакете на пол.

На скамейку сесть.

Картошку чистить.

Тело само работало по какому-то чётко надрессированному алгоритму. А я словно смотрел со стороны и удивлялся. Кожура сползала с картофелины сплошной, просвечивающейся спиралью.

Чёткие, хирургически точные повороты кончика ножа удаляли глазки. Похоже, такие алгоритмы именно самому Гарри нравились. Я ощутил, как лицо дважды поморщилось недовольно, когда кожура рвалась раньше, чем заканчивалась картофелина. А ещё я время от времени по два-три раза коротко вдыхал, принюхиваясь. Не особо понятно, зачем, но, похоже, этому телу просто нравятся запахи.

С любопытством отметил, что даже жгучий лук, что вызвал слезы, не отвлёк ни на шаг от нарезания луковицы идеально круглыми дисками. Гарри, похоже, привык воспринимать эту слезливую помеху, как интересное препятствие, и да, запах лука тоже прямо восхищает… (Похоже, своим двойным эффектом).

Лук и капусту нарезать полагалось на столешнице, стоя на скамейке. Память подкинула, что продукты из магазина требовалось тщательно перемыть. Что тоже проделывал Гарри, прежде чем загрузить в самый низ холодильного короба, причём с той же чёткостью и педантичностью автомата.

Воспоминаний о внушениях тётки, как именно и что делать, не было. То есть, эта дрессировка — его собственное изобретение. Тётка лишь требовала соблюдать неочевидные для ребёнка правила вроде установки скамейки в определенном месте, закрытых дверок, контроле брызг и очистков. Да, с неприятным взвизгиванием, да, на повышенных тонах, от которых хотелось морщиться.

Но тут уж ничего не поделать, жёсткие интонации и громкий голос стимулируют страх. Самую сильную из эмоций, которыми и пишется память. Сильную и экономящую время. Где терпеливо и ласково требуется внушать десятками повторов, преодолевая рассеяние внимания и плавающую фантазию ребёнка, срабатывал один гневный выкрик. Впрочем, вторую часть воспитательного процесса — объяснение, тётка почему-то игнорировала. У англичан считается, что ребёнок должен сам изыскивать объяснение?

Странно, ведь дети не могут сделать это в принципе лет до двенадцати-тринадцати из-за общей неразвитости растущего мозга. Обязательно впишут самые простые и глупые объяснения «злой», «страшный», «жестокий». Из чего следует набор реакций «бежать», «прятаться», «не обращаться». С другой стороны, местные британцы могут это просто и не знать. Сам в своё время интуитивно понял при выращивании своих пацанов, объяснения